На всю жизнь и после
Шрифт:
— А те в чёрном? Они другая раса, народ…банда?
Виктор молчал, уставившись на Бориса стеклянным взглядом. Юноша опять почувствовал стук своего сердца, но внешне оставался твёрд. Спрятав глаза от мастера, он присмотрелся к небольшой картинке чёрного богомола над кувшином. Ему показалось странным, что полотно в рамке сильно выцвело: стало светло-коричневым, а не жёлтым.
— Не торопись. Я же просил. Ты всё узнаешь. Без порядка, вопросов будет ещё больше, а нам… — татуировщик посмотрел на часы, которые висели за спиной Бориса, — нужно кое-что успеть.
— Что это — кое-что? —
— Всё по порядку. Здание же не строят со второго этажа. А мы пока только нашли участок.
— Я б рискнул. За такой домик мне бы отвалили кучу денег.
— Ну да, риск — твоё второе имя. Мы знаем, насколько ты смел.
Лицо и голос мастера сохраняли равнодушие, что смущало даже больше, чем смысл сказанных слов. Поэтому юноша решил уставиться на татуировщика пародией его лица, лишённого эмоций.
— Наша раса занимается самым важным ремеслом для человечества — сбором эмоциональной энергии, чувств и воспоминаний людей. Мы…
— Воу-воу, мастер, а себе что не оставляете? Или налоги душат?
— Тут уже всё зависит от контроля. Те в чёрном — мы называем их одержимыми — когда-то с этим не справились.
— А от меня они что хотели? — Борис погрустнел. — Они уже второй день меня преследуют.
— Потому что вчера у тебя появилось то, что им нужно. И как ты мог заметить, заполучить это они хотели очень сильно.
— А как они это получат?
— Чтобы достать ядрышко, нужно расколоть скорлупу.
Лицо Бориса перекосило.
— Так сведите татуировку!
После этих слов Борис почувствовал, как кожа над его лопаткой задрожала. Он мягко положил правую ладонь на это место и виновато опустил голову.
— А я хотел предложить добавить ещё парочку.
Виктор положил руки на стол ладонями вниз. Из татуировки револьвера на правом предплечье и одноручного топора на левом повалил густой чёрный дым, который стелился по поверхности стола. Шустрые струйки ринулись к ладоням мужчины и в один миг обрели объёмную форму своих плоских изображений. Мастер прижал оружие к поверхности стола, его пальцы стучали по нему. Борис мог судить по их виду, что объекты материальны, будто их действительно собрали из отдельных частей, а не материализовали из дыма.
Мастер пододвинул револьвер и топор прямо к груди юноши. Борис заметил, что на усеянных татуировками руках выделялись два островка безволосой бледной кожи, словно из разбитого зеркала выпали два самых больших и угловатых осколка.
— Можешь подержать, — Виктор указал на оружие раскрытыми ладонями. — Только в лицо себе не направляй. В дуле кроме красного огонька в конце тоннеля ничего нет, — его зубы опять оскалились в странной улыбке.
Борис поднял увесистый револьвер; каждая отдельная часть — дуло, ручка и барабан — была неуместно огромной. Казалось, что пуля может в брюхе слона сквозную дыру пробить и застрять в кроне молодого баобаба, о который несчастный хотел почесать бочину. Весила эта пушка как большая сумка, да и пестрила светом красных остроконечных узоров, которые выступали в роли пламегасителя. Юноша крепко ухватился за деревянную на ощупь ручку, заглянул в барабан, в котором краснели гильзы как радиоактивные
— Что там? — сказал Виктор и махнул головой направо.
Борис повернулся. В него летел тот самый кувшин с водой. Юноша выставил руку с револьвером вперёд, закрыл глаза и нажал на спусковой крючок. В ответ услышал только глухой всплеск бьющегося стекла и почувствовал, что его руки, лицо, грудь, живот залила холодная вода. Он открыл глаза. Кувшин висел на дуле как яблоко на кончике ножа. Юноша аккуратно снял его и поставил на стол, а затем бросил острый взгляд на равнодушного Виктора.
— Я нажал на курок, но он не выстрелил!
Прилипшие ко лбу волосы и тяжесть холодной и влажной майки всё больше разжигали неприязнь к татуировщику.
— А как ты собирался стрелять не глядя?
— Да какая разница?! Я ведь прицелился? Прицелился, — Борис болтал револьвером из стороны в сторону. — Всё равно после выстрела глаза закрою.
Он направил револьвер на Виктора.
Мастер выставил правую руку вперёд. Револьвер превратился в дым и чёрным облачком влетел в его ладонь. Он поднёс указательный палец к глазу и выстрелил в стакан на тумбочке. Борис моргнул и вздрогнул от грохота выстрела, который ударил по ушам. Виктор и веком не повёл, даже волна от отдачи не прошлась по его коже.
Юноша не знал, что делать: бояться или удивляться. Он посмотрел на тумбочку. Рядом с одиноким стаканом собирал осколки чёрный богомол. Насекомое размером с кулак поднимало своими примочками по одному стёклышку и складывало в кучку. Рамка над тумбочкой пустовала.
— Оружие я пока тебе не доверю, — топор и револьвер струйками вернулись на свои места. — Сначала будем учиться владеть собой. Ты же ведь не хочешь стать расколотым орехом?
— Не хочу, — Борис сжал губы и немного помолчал. — А почему бы не обратиться в полицию? И зачем вам это всё?
— На моей памяти ни одного одержимого полиция не поймала. А зачем мне это — ты блудный сын, я обязан помогать тебе. Таково правило. Не переживай, время не пройдёт зря. Тем более ты безработный. Будешь мне помогать, я тебя учить. Деньгами не обижу.
Юноша закрыл лицо руками, надавил ладонями на веки и принялся перебирать факты в уме: «Всё для него слишком гладко складывается. Если подумать, всё это из-за него. Он что-то со мной сделал, а что именно не говорит, и теперь меня хотят убить. С другой стороны он меня защищал, и будет защищать, а ещё научит защищаться. Выбор не велик».
— Ммм… Хорошо, — он резко бросил руки на стол. — Во сколько завтра?
— Завтра в десять прямо к открытию. Днём можешь ходить без опаски, ночью от улицы держись подальше. Я …
— И вы туда же, — пожаловался Борис.
Виктор молчал и опять задержал на нём свой взгляд, в ответ на это молодой человек опустил уголки губ вниз и пожал плечами. Он сгорал от стыда за своё поведение, но всё это делал по собственному желанию и от огромного перенапряжения.
— Я провожу тебя, по пути расскажу про одержимых. В тумбочке есть фен, обсушись и выдвигаемся.