На всю жизнь и после
Шрифт:
Как же вложить жизнь в тех, для кого она губительна?
— О, Борис, привет, — сказал знакомый женский голос.
Юноша, погружённый в собственные раздумья, смотрел под ноги. Ему на глаза попались тёмно-коричневые сапожки на невысоком каблуке, бесцветные колготки, выглядывающие из-под бежевого плаща, чёрная обтягивающая юбка и белая блузка. Для такого делового стиля она, наверняка, шла на обед, хотя обычно предпочитала есть за рабочим столом и после продолжала работать. Борис поднял глаза выше и произнёс:
— Добрый день, Элла, — у него ещё с прошлой работы выработалась
— Как ты? Работаешь? — сказала Элла и поправила свои длинные, крашеные волосы — блондинку выдавали её чёрные корни. Борис не сразу признал её от этой смены имиджа.
— Да, улаживал рабочие моменты.
— Кем работаешь?
— Я татуировщик, — сказал он и отодвинул правый рукав, обнажив рогатку, — вот сам себе набил.
Элла улыбнулась, и на её лице можно было прочитать удивление и тёплый восторг.
— Неожиданно. Ты всегда был такой тихий и закрытый мальчик, а тут такое. Удивил. Как тебя угораздило? Я думала, ты сделаешь тату и на этом всё.
— Не скажу, что ваш совет обратиться к Виктору изменил мою жизнь. Точно не помню, как так произошло, что я стал татуировщиком.
— А как унтом стал, помнишь?
***
В тот последний, четвёртый день на его предыдущей работе Борис сидел за столом и размышлял: «Зачем я тут сижу? Уже третий час дня, мне хочется спать, а пойти поспать я не могу. Вместо работы я думаю о белке, которая бегает в колесе внутри моей головы».
Этой белке приходится действительно несладко. Всё, что она видит своими потухшими глазами — грязно-розовое пятно ступенек бегового круга, сменяющих друг друга, как кадры киноплёнки. Вся шёрстка в залысинах от бесконечно льющегося пота. Лапки забинтованы узкими полосками белой ленты с багровыми пятнами. Хвост отняли — для бега он не нужен и в колесо может зажевать.
— Фух, как жарко! — пожаловалась Элла, которая сидела за соседним столом. — Духота, дождь будет.
Он ничего ей не ответил и вернулся к работе. У каждого свой метод, как отодрать себя от работы, а он свой уже использовал. Но одна мысль всё же проскользнула: «Мы сидим в огромном контейнере с окошками, холодно как в погребе, а ей жарко. Хотя может всему виной чёрные волосы».
Они сидели за одним столом без барьера перед двумя дешёвыми компьютерами, в будке рядом с огромным вырезом железных ворот — это главный вход в здание, построенное из бетона и железных листов. На рядах стеллажей, которые уходили вдаль на десятки метров и вверх на трёхэтажную высоту, лежали деревянные коробки. Между рядами ходили рабочие и ездили тихоходные погрузчики со свежей партией, которую Борис и Элла вносили в базу.
Скромные владения осматривал нескромный хозяин. Он раздавал указания, которые работники выполняли по-своему, поднимал отдыхающих и, так как нагадил ещё не всем в душу, направился в будку. Лысый мужчина в белой рубашке, чёрных джинсах и блестящих строгих туфлях выделялся в толпе грязных и запылённых работяг. Его отличительной чертой была бородка вокруг рта, такую называли бородой Генриха IV, властью которого начальник,
— Элла, выйди, пожалуйста, — сказал он.
Соседка вышла, виляя бёдрами, которые обтягивало чёрное платье чуть ниже колен. Элла прошла мимо начальника, глядя своими светло-голубыми глазами перед собой. Она еле заметно улыбнулась, чувствуя на себе довольный взгляд начальника. Когда Элла вышла, он проводил её взглядом, опустив глаза вниз.
Шеф сел на кресло Эллы и отъехал к крайней стенке.
— Борис, мы уже обсуждали твою скорость, — лицо его было серьёзным и недоброжелательным. — Мы обсуждали, какой объём тебя ждёт, а ты не справляешься даже с этим.
Борис за очень короткий срок подстроил под себя систему электронного учёта поступающего товара, пока здесь работал. Причина в том, что для обучения работе с программой выделили неприлично мало сил и времени. В тот момент он чувствовал горечь оттого, что его инновации на глазах сжигают и топчутся на пепле. Начальник продолжал экзекуцию:
— Улучшений в работе нет. Нужно делать больше, а исправлений нет.
«Улучшений не было с самого начала: обучения нет, нужно выпрашивать официальное оформление и оплату связи», — разгорался в мыслях Борис, а на деле сказал: «Я всё понимаю».
— В общем, Борис, наша компания благодарит тебя за проделанный труд, но с завтрашнего дня наши пути расходятся.
Лицо шефа из серьёзного обратилось в радостное быстрее, чем зажигается лампочка накаливания.
«И что он лыбится? Типа гасит боль от потраченных впустую четырёх дней жизни? Лучше бы обучение поменял, всё под себя переделывать приходится», — юноша закипал в своих мыслях, а радостная белка в его голове втаптывала сломанное колесо в землю.
— Зарплату пересчитаем и вышлем на неделе.
Лицо Бориса было пустым, а в груди затухал слабый огонёк надежды, что это просто проверка на вшивость и его на самом деле не выгоняют с работы. Иногда сходить с короткого пути неприятнее, потому что ещё не узнал обо всех недостатках, ямах и острых камнях под ногами.
Улыбка начальника была самой лживой на его памяти, если сравнивать с улыбкой Виктора. Её он хотя бы понимал.
***
Элла ожидала ответа Бориса, а он смотрел на её украшения: золотые серьги с подковами, поднятыми к верху, и такая же подвеска на тонкой цепочке. Она носила их каждый день на работе, когда они были коллегами.
— Ты унт? — спросил Борис, приглушая голос.
Вместо ответа Элла улыбнулась и протянула ему розу, которая в одно мгновение оказалась у неё в руке. Тонкий стебель, пара остроконечных листиков и закрытый бутон были чёрными, будто вырезанные из цельного куска угля. Юноша потянул к цветку руку, но стоило ему коснуться нежного лепестка, как роза осыпалась на тротуар, словно перетертый в пыль грифель карандаша. На него смотрели чёрные глаза унта на застывшем лице.
— Я люблю цветы. С детства мечтала работать в цветочном магазине. Даже моя сила связана с ними. Но мне не повезло…