На высочайших вершинах Советского Союза

Абалаков Евгений Михайлович

рюкзаком, деталями станции, ледорубом.

У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он

заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной

(рвотой и не . мог принимать ни пищи, ни питья.

59

Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с

нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие

крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся...

помогите...».

Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.

Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие

вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом... За стенами палатки

крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у

Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кух-

ни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо

погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им

помощь.

Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок

свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как

следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и

спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и

шекельтоны* — было все же страшно холодно. И не удивительно. Доста-

точно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять

причину: он показывал 45 градусов мороза.

Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем

штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот,

наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер

вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?

— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся

радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.

В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую

помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.

Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать

последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину.

* Шекельтоны – высокогорная обувь.

60

Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не

превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Осо-

бенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять

больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.

Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение

дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в

благополучный исход.

3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура

на

этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При

каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы,

колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые

штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к

вершине.

Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда

они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика,

медленно поднимающиеся вверх!

Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к

ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило

даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря

на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому,

что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва

мог идти даже и таким медленным темпом.

Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12

часов стало ясно, что до вершины не дойти.

Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать

записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину

Советского Союза — пик Коммунизма (7495 метров), 3 сентября 1933 года

совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков.

Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст

61

записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни.

Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов.

Открыли. Горбунов отказался от своей половины (отнюдь не потому, что

был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с

наслаждением. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с

приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.

Расстояние между альпинистами быстро увеличивалось. Уже

маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего

рядом с ним самого себя. Видение исчезло. В следующую минуту ему

показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять на-

чинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остановись! Буря! Нужно

рыть пещеру и заночевать...» Эти видения и нелепые мысли могли быть

порождены лишь крайним утомлением и большой высотой.

Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег

становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост.

Абалаков переполз его по снегу.

Вершинный гребень... Назад круто падает снежный склон и, как