На высочайших вершинах Советского Союза
Шрифт:
которое сопровождало ею в горах. Там он знал камень кончиками пальцев,
там он угадывал внутренним чутьем скрытые трещины, изгибы скал,
находил незаметные полочки, на которых не умещалась нога, прижавшись
к уступу, как бы втираясь в него, он поднимался все выше и выше, к
удивлению и восхищению следивших за этим неповторимым мастерством
товарищей.
Знаменитые Красноярские Столбы были для него школой тонкого
14
искусства
он первую закалку высоты и ориентировки, там укрепились его мускулы.
Все это пригодилось впоследствии. Из этих юношеских восхождений
выросли знаменитые штурмы неприступных высот, выросло такое
совершенное мастерство, которое поставило Евгения Абалакова в первый
ряд мировых альпинистов.
Свыше 50 вершин видели его на своих скалах и снегах. И если к
первой из вершин — к мрачной и грозной Дых-тау он подымался в
веселом азарте юности, то на одну из последних — пик Патхор он шел
медленной уверенной походкой мастера, перед глазами которого
открылись как будто зовущие его дали Каракорума, Гиндукуша, Гималаев.
Абалаков был честным, необычайно талантливым, смелым
человеком, с мужественным и спокойным характером. Исключительные
выдержка и мужество не покидали его в самые тяжелые минуты штурмов.
В него верили и шли за ним как на фронте, так и на штурм вершин. Он
всегда был сердцем экспедиций. Человек крепчайшего здоровья, он
перенес столько испытаний на величайших высотах, что, казалось, уже
ничто не может на него воздействовать. Все бури были бессильны перед
этим покорителем горной стихии.
В хаосе горных провалов он всегда умел находить самый
правильный путь. Только он мог так безошибочно проложить путь по
километровым отвесам над бездной. И он вёл верно, потому что знал, куда
ведет. Риск есть всегда, но это не бессмысленный риск! Это здравый
смысл, умный и тонкий расчет, умноженный на железную волю, Эту волю
к победе ничем нельзя ни остановить, ни сломить. Эта воля к победе
передавалась и товарищам, совершавшим с ним восхождения, и они
достигали вершин!
Он никогда не был одинок. В самых отчаянных испытаниях,
пробираясь ночью ощупью по отвесной стене над километровым обрывом
15
на пике Коммунизма или выбираясь из бездонной трещины вместе с телом
Алеши Гермогенова на Эльбрусе, обороняясь на большой высоте от гор-
ных бурь и снежных смерчей Памира или пробивая выход из снежной
пещеры, наглухо замурованной снежными глыбами на Хан-Тенгри, он не
чувствовал себя одиноким.
Он никогда не мог быть в положении известного западного
альпиниста
4500 метров на Эльбрусе, признавался, что «ему еще никогда в жизни не
приходилось испытывать чувства такого абсолютного одиночества».
Евгений Абалаков был всегда душой коллектива. Его
талантливость, необычайная разносторонность знаний, душевная мягкость
в сочетании с величайшей скромностью и чуткостью, с готовностью в
любую минуту оказать каждому помощь, часто рискуя своей жизнью,
влекли к нему людей. Он обладал каким-то даром покорять не только
вершины, но и сердца всех, с кем он встречался на своем жизненном пути.
Абалаков был талантливым скульптором и акварелистом.
Живописью он увлекался с юности, и его первые походы по Алтаю и
Саянам отмечены целой серией характерных зарисовок. С особым
настроением сделаны зарисовки Красноярских Столбов, которым суждено
было быть первой школой будущего горовосходителя. Эти зарисовки
Столбов встречаются и в студенческих тетрадях, среди записей лекций и в
альбомах последних лет. Это дорогое ему воспоминание он бережно
пронес через всю свою жизнь.
Позже, в горах Кавказа, Памира, Тянь-Шаня, каждый свободный
час он стремился запечатлеть исполинские панорамы гор. Писались эти
акварели во время восхождений, часто в условиях непогоды, шквалов, на
большой крутизне. Это боевые листки его штурмов. Это рисунки особых
горных миров еще не виденных ни одним художником.
Вот что записано в штурмовом дневнике на высоте 7495 м: «Спешу
16
сделать в альбом наброски вершин Корженевской, западного гребня и
других... Выходит коряво, трудно сосредоточиться. Но хорошо и это,
потому, как позже выяснилось, — это оказались единственные документы,
характеризующие западные вершины, ибо лейка замерзла, и ни одного
снимка не вышло».
В этих набросках и законченных рисунках нам очень дороги
верность и точность изображаемого. Художник, незнающий гор и
попавший в них на короткое время, спешит разгадать их тайну и рисует их,
стараясь схватить общие черты.
И только Евгению Абалакову были созвучны и близки каждый
штрих вершины, каждый поворот скалы, рождение ледопада, игра света и
тени в разные часы на снегу, на граните, только ему было доступна эта
строгая простота, с которой он передает горы. Вот что пишет об этом то-
варищ Абалакова по восхождениям М. Ануфриков: «Вглядываясь в
рисунки Евгения, мы начинаем по-новому воспринимать знакомую