На высотах твоих
Шрифт:
— Я из “Ванкувер пост”. Из газеты. Хотим, чтобы вы рассказали о себе. Понимаете?
Наступила пауза. Дан сделал новую попытку.
— Я бы хотел побеседовать с вами. Потом напишу о вас в газете.
— Почему написать? — В этой первой произнесенной Дювалем фразе прозвучали неуверенность и подозрение.
Дан терпеливо объяснил:
— Возможно, я смогу вам помочь. Вы ведь хотите сойти с судна на берег?
— Вы помочь мне уйти с корабль? Взять работу? Жить на Канада? — коверкая слова, но с откровенной надеждой выговорил
— Нет, этого я не могу, — покачал головой Дан. — Но то, что я напишу, прочитает множество людей. Кто-нибудь из них, возможно, возьмется вам помочь.
Стабби Гэйтс внушительно добавил:
— А что тебе терять, Анри? Вреда от этого не будет, а может, и к лучшему обернется.
Анри Дюваль погрузился в раздумье.
Внимательно приглядываясь к нему. Дан пришел к выводу, что вне зависимости от прошлого молодого человека в нем, несомненно, чувствовалось природное внутреннее достоинство.
Дюваль наконец кивнул головой в знак согласия:
— О'кей, — просто сказал он.
— Вот что я тебе скажу, Анри, — вступил Стабби Гэйтс. — Ступай-ка умойся, а мы пока с ребятами поднимемся и подождем тебя в камбузе.
Молодой человек вновь согласно кивнул и молча спустил ноги с койки.
Сделав несколько шагов по коридору, Де Вир с нескрываемым сочувствием пробормотал:
— Вот бедняжка, это ж надо…
— Он у вас что, всегда под замком? — спросил Дан.
— Только по ночам, пока мы в порту, — ответил Стабби Гэйтс. — Приказ капитана.
— Что так?
— А чтобы не улизнул на берег. Капитан за него отвечает, понял? — Моряк приостановился на верхней ступеньке трапа. — Здесь-то еще ничего. В Штатах было похуже. Когда стояли во Фриско [15] , его наручниками к койке приковали.
Они вошли в камбуз.
— Как насчет чайку по глоточку? — гостеприимно предложил Стабби Гэйтс.
— Спасибо, с удовольствием, — сказал Дан. Моряк достал три кружки и пошел к эмалированному чайнику, стоявшему на конфорке. Налил из него крепчайшей темно-бурой жидкости, в которую, по всей видимости, уже было добавлено молоко. Расставляя чашки на столе, Гэйтс жестом пригласил газетчиков садиться.
15
Так сокращенно называют город Сан-Франциско.
— На таком судне, как я понимаю, можно встретить множество самых разных людей? — спросил Дан.
— И не говори, дружище, — улыбнулся моряк. — Всех видов, цветов и размеров. А также со странностями, понял?
Гэйтс многозначительно подмигнул собеседникам.
— А что вы думаете об Анри Дювале? — поинтересовался Дан.
Прежде чем ответить, Стабби Гэйтс сделал большой глоток из своей кружки.
— Приличный парнишка. У нас тут почти все его любят. Не отказывается повкалывать, когда просят.
— Вы уже были в команде, когда он пробрался на судно? — задал новый вопрос Дан.
— А то! Мы обнаружили его через два дня, как ушли из Бейрута. Тощий, что твоя палка, вот какой он был. Сдается, поголодал, пока не прыгнул на борт.
Де Вир прихлебнул из кружки и поспешно отставил ее в сторону.
— Жуть, а? — радостно спросил гостеприимный хозяин. — Мы этой штукой загрузились в Чили. Пролазит повсюду, куда хочешь: в рот, в нос, в глаза, даже вот в чай!
— Ну, спасибо, — заметил фотограф. — Теперь хоть смогу сказать в больнице, от чего помираю.
Спустя минут десять в камбузе появился Анри Дюваль. Он успел умыться, побриться и причесать волосы. Поверх рубашки надел синюю матросскую фуфайку. Вся одежда на нем была поношенной, но чистой и опрятной. Прореха в штанине, заметил Дан, аккуратно залатана.
— Давай садись, Анри, — пригласил Стабби Гэйтс. Он налил еще одну кружку чая и поставил перед зайцем, который поблагодарил его застенчивой улыбкой. Он впервые улыбнулся в присутствии газетчиков, и улыбка сразу осветила все его лицо, придав ему еще большее сходство с мальчишкой.
Дан начал с простых вопросов:
— Сколько вам лет?
После едва заметной паузы Дюваль ответил:
— Я двадцать три.
— Где родились?
— На корабль.
— Как называется судно?
— Я не знать.
— Откуда же вы тогда знаете, что родились на судне?
Вновь пауза. Потом:
— Мне не понимать.
Дан терпеливо повторил вопрос. На этот раз Дюваль кивнул в знак того, что понял. Он сказал:
— Мой мать говорить мне.
— Кто ваша мать по национальности?
— Она французский.
— И где она сейчас?
— Она умереть.
— Когда она умерла?
— Давно очень тому назад. Аддис-Абеба.
— Кто ваш отец?
— Я его не знать.
— Разве ваша мать не рассказывала о нем?
— Он английский. Моряк. Я никогда не видеть.
— И никогда не знали его имени?
Дюваль молча покачал головой.
— У вас есть братья, сестры?
— Нет брат, нет сестра.
— Когда умерла ваша мать?
— Извинять. Мне не знать.
Перефразируя вопрос, Дан поинтересовался:
— А вы помните, сколько вам было лет, когда умерла ваша матушка?
— Я шесть лет.
— И кто заботился о вас после ее смерти?
— Я заботиться сам.
— Когда-нибудь учились в школе?
— Нет школа.
— Читать, писать умеете?
— Я писать имя — Анри Дюваль.
— И больше ничего?
— Я писать имя хорошо, — настаивал Дюваль. — Сейчас показать.
Дан протянул ему через стол листок бумаги и карандаш. Медленно, спотыкающимся детским почерком Дюваль вывел свое имя. Расшифровке эти каракули поддавались с большим трудом.