На задворках галактики
Шрифт:
– Что, господа, есть замечания? – поинтересовался Негрескул, получив одобрительный кивок Аршеневского. – Давайте, высказывайте.
– Да пошли они нахрен… – озвучил общее настроение командир четырнадцатой роты, что сразу подтвердилось одобрительным гулом.
– А ну как нас в расстрелах обвинят? – поддержал его ЗКР пятнадцатой. – Знаем мы их, мудаков, глазом не моргнёшь, пленными ближайший окоп завалят. Нахрена такая слава полку?
– А вы смотрите в оба, – спокойно ответил начштаба, – охрану как положено организуйте, если уж с ХВБэшниками взаимодействовать придётся. Комбат приподнял руку, призывая внимание.
– Что о пленных думаете, это замечательно, господа. Значит в победе уверены… Итак. На захваченных рубежах батальон должен закрепиться намертво, после чего артдивизион будет отозван в распоряжение командира полка. – Объявил он тоном приговора. – Во что бы то ни стало
Подполковник на пару шагов отошёл от карты, внимательно осмотрел офицеров и сказал:
– Теперь, господа, ваши вопросы по плану наступления батальона.
С минуту сохранялось молчание. Прозвучавший 20-й мотострелковый полк был, так сказать, старым знакомым. Минувшим летом с ним не раз случалось взаимодействовать. 20-й МСП входил в состав 10-й танковой дивизии, что означало одно из двух – этот участок фронта выбран либо как основное направление нового наступления, имеющего целью видимо выйти к единственному в Монбергском хребте пригодному для прохода техники перевалу, который должна была захватить недавно переброшенная из Норвии горно-егерская дивизия, находившаяся сейчас во втором эшелоне армии. Либо на этом участке планировался отвлекающий удар, имеющий основной задачей сковать подвижные резервы противника и второстепенной – развить по обстановке успешное наступление 2-й егерской вольногорской дивизии или всего 18-го армейского корпуса. Превратить наступление местного значения в оперативно-тактический успех уже армейского значения. Только время покажет какой из замыслов запланирован в высоких штабах. Возможно, что замысел был как раз принципиально другим и корпусной операции отводилось совершенно иное место в планах командования фронта. Аршеневский этого не знал, на своем месте он мог определенно предполагать только два первых варианта. Вместе с тем, на доступном ему уровне информирования, подполковник достоверно представлял текущую конфигурацию участка фронта занятого 18-м корпусом. И также вполне достоверно представлял задачи входивших в корпус 160-й и 179-й стрелковых дивизий и 22-й артбригады. Поэтому по праву был уверен в собственных выводах.
Довелось ему и поспорить в штабе полка при постановке батальонных задач. Командир полка, будучи вдвое моложе, питал к комбату-4 уважение, ценил его и зачастую прислушивался к его замечаниям. К тому же Аршеневский в своё время с блеском закончил академию генштаба, чем как раз не мог похвастаться комполка, имевший за спиной двухмесячные ускоренные курсы при академии, приняв по их окончанию полк в мае. Пусть карьера Аршеневского не заладилась, дорос до подполковника и вышел в отставку, но знания никуда не делись. Потому и позволял он себе иногда поспорить с начальством. С замечаниями комбата согласился и присутствовавший при споре начальник оперативного отдела штаба дивизии.
– Итак, жду вопросов, – повторил Аршеневский.
И вопросы, что называется, посыпались. Уточнения в диспозициях соседей, взаимодействия с артиллерией и между ротами. Потом поднялся поручик Бембетьев, командир 13-й роты. Мужик он был запальчивый, характером крут. Из кадровых офицеров, которые, кстати, носили на кителях непременные 'поплавки' – ромбические значки с эмблемой и вензелем военного ВУЗа. Наградами отмечен, имел 'Солнце' и 'Славу' третьей степени. Начал войну субалтерном в свой же роте, воевал ровно год пока не получил тяжелейшее ранение. Полтора года провел в госпиталях, где сначала хирурги по осколочкам собирали ему раздробленные ноги, потом заново учился ходить. Прочили ему кресло-каталку, но упорства поручику было не занимать. Ему много раз повезло. Сначала повезло, что смертельно уставший после тридцати часов непрерывных операций, совсем молодой хирург из полкового медпункта не переопределил его в безнадёжные, отправив умирать, и сделал все правильно. Потом повезло, что вовремя доставили из эвакоприёмника в госпиталь, где им заинтересовался светило хирургии именитый академик, который в своем преклонном возрасте не потерял зоркость глаз и твердость рук. Этот академик верил в Бембетьева, много раз навещал его, укрепляя волю к жизни и стремление стать на ноги. Военная хирургия в Новороссии могла творить чудеса, по праву считаясь самой передовой в мире. Бывало, что до семидесяти пяти процентов
– Константин Михайлович, – обратился Бембетьев в упор глядя комбату в глаза, – может разъясните, а какого чёрта ни слова про авиацию? Артподготовка – это прекрасно, но почему бы нашим летунам не только объекты в тылу побомбить, но и позиции передовой линии обороны? Нет, Боже упаси, чтоб они с нами вплотную взаимодействовали, знаем мы этих штурмовиков. Но перед атакой пусть бы себе там подолбили передок. Это первое… Бембетьев сделал паузу, поджав губы.
– Та-а-ак-с, – протянул Аршеневский, проведя пальцами по бородке, – продолжайте, поручик, продолжайте.
– И продолжу, господин подполковник, – ответил ротный с вызовом. – У нас что там 'наверху', очередной гений стратегии завёлся? Как понимать, что мотострелки к тринадцати нолю развернутся? Это что за полуторачасовой разрыв? Высокий тактический замысел? Почему их сразу в прорыв не вводить? Третий год воюем, а сейчас как в начале войны, когда в штабах полно бездарей было. Мало идиотов в отставку или к стенке поставили? Новые развелись?
– А что вы, поручик, хотите услышать? – невозмутимо спросил комбат. – Авиацию не дают, значит она в другом месте задействована. Там где это посчитали наиболее важным. И вы это знаете. Что до остального… Сядьте, господин поручик, я вас слушал, теперь вы меня послушайте. Вам с высоты командира роты конечно видней кого и когда задействовать… Двадцатый мотострелковый сейчас на марше. Полным ходом и хорошо, если успеет в срок. Помимо нашего участка есть и другие. И у… Да что я тут перед вами распинаться буду? Сами всё прекрасно понимаете, нервы свои держите при себе. Скажу только, что ничего идиотического в полученных приказах не заметил. И хватит об этом… Есть вопросы по существу, господа офицеры?
Секунд пятнадцать стояла тишина, офицеры переваривали отповедь Аршеневского. Масканин решил, что дождался момента.
– Разрешите, – обратился он вставая.
Подошёл к карте и карандашом, на манер указки, описав эллипс вокруг деревни Дамме, спросил:
– Что если отказаться от прямого штурма Дамме? А вместо этого моей ротой пересечь участок лесополосы северо-восточнее деревни вот здесь? Обойти, таким образом, Дамме, которая при успехе остальных рот стопроцентно будет превращена противником в опорный пункт обороны, исходя из одной только тактической обстановки. Внезапным и форсированным марш-броском сквозь лесополосу в этом районе, рота выходит и перекрывает рокаду вот здесь. Закрепляется и блокирует противнику всякую возможность перегруппировки на участке до четырех-пяти километров. Плюс дезорганизация тылов. Таким образом, противник получает цейтнот, вынужден будет пытаться сбить роту с рокады вместо накопления сил и средств на рубеже Дамме. Часа на два хаконцы напрочь лишатся возможности контратаковать… И это всё одна только рота.
В полной тишине Масканин возвратился на место. Аршеневский внимательно рассматривал карту, как, впрочем, и остальные офицеры. Наконец комбат объявил свой вердикт:
– Замысел ваш, поручик, чудо как хорош. Но рискован. Очень даже рискован. Успех такого манёвра может строиться в расчёте, что в данном участке лесополосы нет подразделений противника. Установить, чист ли будет проход, можно только сунувшись в лес. Разведка боем потребуется. Из леса можно и отступить, буде там враг, но потеряется драгоценное время, не говоря уже о плотности охвата Дамме. Кроме того, к этой же рокаде, только вот здесь, должна по плану выйти одна из рот пятого батальона. Однако ваше предложение я возьму на заметку. Возможно, и придётся воплощать ваши мысли, если наши соседи вдруг завязнут.
Пребывая сейчас как бы в подвешенном состоянии, Масканин решил прояснить для себя и должностной вопрос:
– В праве ли я, господин подполковник, считать себя исполняющим обязанности командира роты?
Аршеневский поджал губы, отчего в лице его – человека пожилого возраста с обрюзгшими щеками и воспалёнными от частой бессонницы глазами, проступило нечто бульдожье.
– Этот вопрос я намечал оставить напоследок, – произнёс он, охватывая всех взглядом. – Если вопросов и замечаний по плану наступления больше не имеется, извольте. На ваш вопрос, поручик, отвечаю: нет… Фёдор Фёдорович, – обратился он теперь к Негрескулу, – Зачитайте выдержку из приказа командира полка.