На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы
Шрифт:
Между тем статья его была набрана. А губернская типография, словно по мановению волшебной палочки, выбрасывала в свет первую тысячу бланков такого содержания:
ЗАРОК ОТ ПЬЯНСТВА
Член Уренского общества трезвости (такой-то) с сего дня (число) дал на (такой-то) срок зарок перед Богом не потреблять горячительных напитков. Сия бумага да хранит вышепоименованного от искушающих его во пьянстве. Гарантия обеспечена. Цена одного зарока – рубль.
Председатель Уренского
уренский преосвященный Мелхисидек
Прослышав об этом, уренские обыватели, словно предчувствуя всю тяжесть будущей трезвости, дружно заполнили кабаки и «монопольки»:
– Напоследки! Братцы, напоследки упьемси…
Получалось так: церковь вроде бы объявляла войну кабаку, но кабак решил не сдаваться и поднял брошенную перчатку. По всему долгому пути, от заставы до монастырского подворья, где должны были пройти жаждущие трезвого жития, спешно сооружались летучие лотки с горячительным.
Сидельцы винных лавок взирали на грядущее с оптимизмом.
– А вот поглядим! – утверждали они. – Мимо нас ни один не проклюнется. Всяк причастится! Где это видано, чтобы нас обошли?..
Пьянство усилилось. Всколыхнулись в городе темные силы. Какие-то личности ораторствовали на перекрестках о «жидах и политиках». Обираловцы, обычно, словно гада, боявшиеся дневного света, теперь смело кружили по улицам, принюхиваясь, чем пахнет.
Сергей Яковлевич навестил генерал-лейтенанта Панафидина: просил обеспечить его воинской поддержкой – в том случае, если…
– Нет, – возразил ему Панафидин без колебаний. – Армия не должна участвовать в этих распрях. Что вы мне предлагаете, князь? Про армию и так в народе говорят много вздору. Я не дам вам солдат. Патронами не поможешь! В кого стрелять?
Действительно: в кого стрелять? И губернатор вернулся в присутствие.
Позвал Огурцова, выложил перед ним рубль.
– Обещайте, – сказал, – что месяц я буду видеть вас трезвым. Вы хороший чиновник, я ценю ваше рвение и… Заодно, когда пойдете давать зарок, обратите внимание на всю механику этого дела. Мне это нужно!
Старый пьяница рубль взял и пообещал исполнить все в точности. Потом шепотком подсказал, что рабочие депо вооружаются.
«И очень хорошо, коли так», – обрадовался Мышецкий невольно. Борисяк казался сейчас спасительным якорем. Рабочие депо – чуть ли не ангелами-миротворцами…
– Если увидите Савву Кирилловича, – наказал Мышецкий, – передайте ему обязательно, что он мне нужен!
На пороге кабинета, войдя неслышно, стоял капитан Дремлюга, розовея шрамом.
– Если увидите Савву Кирилловича, – повторил жандарм, обращаясь к Огурцову, – то сразу же доложите мне. Борисяк мне нужен тоже!
Мышецкий выслал Огурцова за двери и сказал:
– Господин капитан, в цивилизованных странах
– А мы люди маленькие, – ответил жандарм, – нам известны порядки только наши – российские.
– Зачем вам понадобился Борисяк? – спросил Мышецкий.
– Имею распоряжение из Москвы подвергнуть его арестованию, – пояснил Дремлюга. – Но господин Борисяк, благодаря попустительству полковника Сущева-Ракусы, успел скрыться. И, очевидно, перешел на нелегальное положение!
«Так вам и надо», – злорадно подумал Мышецкий.
Дремлюга подтянулся и звякнул шпорами:
– Имею честь донести, князь, что в губернии мною обнаружен еще один человек, подлежащий отлучению от общества, как лицо злонамеренное. Но, к сожалению, я не имею права на его арестование!
– Кто это? – прищурился Сергей Яковлевич.
– Вы, – ответил жандарм.
– Вот как? Занятно…
Дремлюга выложил перед ним свежий номер «Губернских ведомостей» со статьей о винной монополии.
– Оскорбление его императорского величества карается…
– Стоп! Законы Российской империи мне известны лучше, нежели вам. Пожалуйста, освободите меня от своего присутствия. И чем скорее, тем приятнее мне это будет!
Дремлюга не пошевелился – чурбан, идол, напичканный жирной требухой и параграфами закона.
– Я, – закончил Мышецкий, – буду разговаривать только с полковником Сущевым-Ракусою…
Дремлюга придвинул к себе стул и сел.
– Полковник Сущев-Ракуса, – сказал он с улыбкой, – сегодня уже сдает мне дела. Я заступаю на его должность! Не угодно ли вам, князь, выпить валерианки?
– Вон? – заорал Мышецкий.
Дремлюга, ни слова не говоря, подошел к телефону, велел соединить его с жандармским управлением.
– Бывшего полковника Ракусу, – сказал он и кивком головы подозвал Мышецкого к трубе микрофона.
Аристид Карпович печально ответил:
– Да, это так, дорогой князь. Еще и сам ничего толком не знаю, но от дел губернии я отстранен! Меня вызывают в Казань для объяснений… Я сейчас говорить не могу, ждите от меня письма. Прощайте, князь, мы неплохо спелись с вами!
Дремлюга торжествующе смотрел на губернатора.
– Ну? – спросил он.
– Все равно, – тихо ответил Мышецкий. – Как всегда… вон!
После этого разговора в присутствие доставили избитого фон Гувениуса. Это было сделано не без умысла, и Мышецкий понял, что значит иметь родственников на службе, – пусть даже самых дальних.
– Огурцов, – сказал князь, – закройте двери поплотнее. Я должен исполнить долг честного человека…
Он скинул мундир и снял с пальца перстень, чтобы не попортить его. Поманил фон Гувениуса к себе: