На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Пикуль Валентин Саввич

– Я не знаю, сумею ли я понравиться начальнику губернского жандармского управления, но встретиться с ним я вам обещаю, ваше преосвященство!..

Возвращаясь с монастырского подворья, Мышецкий решил повидаться с Иваном Степановичем, который поселился в гостинице «Золотой якорь» (в просторечии – «Золотая вошь»). Князь был раздосадован по многим причинам, не мог оформить обилия впечатлений, потому и говорил отрывочно, раздраженно.

Кобзев молча слушал его, чесал бороду, покашливал.

– Вы растеряны, – заметил

он Мышецкому. – И мне понятна ваша растерянность. Пошлость ведь имеет громадную силу. Об этом очень хорошо сказал еще Щедрин… И она всегда застает свежего человека врасплох. Она сминает его, вяжет. По рукам и по ногам. Старается сразу же подчинить его себе… Но есть – выход!

– Какой же?

– Подчиниться этой пошлости.

Сергей Яковлевич был искренне возмущен:

– И это советуете мне… вы? Именно вы советуете?

– Да я, – кивнул Кобзев. – Во время моих скитаний по России я часто встречался с администраторами подобного толка. Вроде вас, князь. Среди них попадались люди отменного духа и разума. Они долго не давались под седло условиям. Но условия российской действительности оказывались сильнее их!

– И каков же был конец? – спросил Мышецкий удрученно.

– В лучшем случае они… спивались.

– А в худшем?

Иван Степанович не ответил, разглядывая свои синеватые пальцы. На одном из них еще был заметен слабый оттенок от узенького колечка.

– Хлеб, – неожиданно произнес он. – Вот что выручит вас. Накормите людей – и ваша служба обретет благородную цель! В борьбе за русский хлеб вы никогда не замараете себя пошлостью. Народ будет благодарен вам…

Сергей Яковлевич взволнованно пробежался из одного угла комнаты в другой, куснул косточки пальцев.

– Ах, – сказал он, – я понял вас. Но поручить дела переселенцев, бредущих через всю Россию, моей канцелярии – это значит сразу же погубить все дело! Сегодня я обнаружил в хлебе куколь… Это ужасно!

Кобзев решительно пресек его жалобы:

– Постойте, князь. Чего вы хотите?

Сергей Яковлевич развел руками.

– Ну… – сказал он неопределенно.

– Вы и сами, выходит, не знаете?

– Нет. Я знаю. Мои намерения добрые, – заговорил Мышецкий. – Но положение отчаянное. Скоро вот нагрянут орды искателей счастья, голодные, рваные, хворые… Как я с ними управлюсь? Не могли бы вы, Иван Степанович, сообразуясь с обстоятельствами и опытом, наметить для…

– Для кого? – перебил его Кобзев.

– Пусть будет так. Хотя бы – для меня. Наметить конкретные меры, чтобы распутать этот клубок? Мне не справиться…

Пошлепывая себя ладонями по коленям, Кобзев четко и ясно выговорил:

– Слушайте! Надобно энергично пропустить переселенцев через просторы Уренской губернии. Используя для этого всё: поезда, пароходы, плоты, лошадей. Строгий карантин! – подчеркнул он.

Сергей Яковлевич одобрительно поддакнул:

– Строгий… я согласен!

– А

часть переселенцев, – пояснил Кобзев, – отсеять. Поняли? Сразу же отсеять. И посадить их на этих землях.

– На каких на этих?

– Естественно, на пустошах, – невозмутимо ответил тот. – Две такие губернии, как Уренская, могут прокормить Россию.

Сергей Яковлевич подумал и рассмеялся.

– Если бы это было возможно! Эх, Иван Степанович, вашими бы устами… Но ведь я дам только землю. Только голую землю! А где – дома, пособия, плуги, скотина, горшки?.. Где я возьму для них яровые, если в губернии жрут хлеб пополам с куколем?

Он огорченно махнул рукою:

– Плевелы, кругом одни плевелы…

Кобзев снова глухо раскашлялся и отошел к окну.

– Иного выхода, – сказал он натужно, – у вас нет!

3

Свидание, на котором так настаивал Мелхисидек, все-таки состоялось. Причем встреча с губернским жандармом произо­шла случайно.

Возвращаясь домой по темным улицам, Сергей Яковлевич заметил брызжущие светом окна особнячка. Через распахнутые форточки пахнуло табачным угаром мужской компании.

– Жандарм гуляет, – подсказал кучер. – Намается за день на мельнице своей, вот и… гуляет!

– На какой мельнице?

– Да сказывают так-то. Быдто у жандарма мельница така есть. Сунет в жернова человека, а сзаду порошок выходит.

– Не болтай глупостей. Ну-ка заворачивай, братец…

Позвонил. Угрюмая кухарка пропустила его внутрь. Стоя в тесном коридорчике, Мышецкий слышал щелканье бильярдных шаров, в гуле голосов позвякивали стаканы.

– Сейчас выйдет, – буркнула кухарка.

Дверь из комнат открылась, и перед вице-губернатором предстал сам полковник Сущев-Ракуса. У этого крепкого человека (человека уже в летах) шеи почти не было, а будто прямо из плеч росла круглая голова, жесткие зачесы были гладко прифабрены над ушами.

Взмахнув намеленным кием, жандарм шевельнул одним усом, присматриваясь. Сергей Яковлевич шагнул навстречу.

– Если гора не идет к Магомету, – сказал он дружелюбно, – то Магомет идет к горе… Не так ли?

– Но вы не должны иметь на меня сердца. Я хотел посетить вас непременно после визита предводителя дворянства! Раздевайтесь, князь.

– Да, – согласился Мышецкий, стягивая галоши, – господин Атрыганьев ведет себя недостойно… У вас гости, полковник?

– Так, приятели.

Через открытую дверь Сергей Яковлевич разглядел шумливое скопище незнакомых офицеров, путейских техников. И среди них похаживал с мелком в руке Осип Донатович Паскаль, «выбитый» из службы по грозному «третьему ­пункту».

Это несколько покоробило князя.

– А этот… тоже у вас бывает? – спросил он.

– Червяк, конечно, – согласился Сущев-Ракуса. – Но что поделаешь? Вы бы только видели, князь, как этот стервец «винта» кладет в лузу!