На заре и ясным днем
Шрифт:
Работу назначили в две смены, и вот сейчас, сегодня Ивановна должна решить сама, когда ей лучше— с 7 утра до 6 вечера или с 6 вечера до 3 утра.
— Мама, я без тебя ночью боюсь, — решила спокойно ее проблему дочка.
— Ну хорошо, не бойся, буду работать днем.
Вставала обычно Ивановна, в 5 утра. Быстренько готовила завтрак себе и дочери и, управившись с хозяйством, торопилась на свою деревянную базу.
Валя дописывала домашние задания и почти вслед за матерью шла в школу.
В обеденный перерыв Ивановна
— Прочитай-ка, что мой пишет, я что-то не все разобрала, — схитрила она.
Марфа понимающе брала конверт и, расправив его на шершавой ладони, по слогам читала вслух:
«28 декабря 1942 года
Добрый день! Здорово мои родители, мама, жена здравствуй и Валя с Людой! Я вам желаю всего хорошего в вашей жизни! Я вам шлю большое спасибо за посылку. Когда я получил посылку, я всем дал по прянику.
Пожалуйста, напишите, как вы живете, какие новости в совхозе.
Вы мне пока не посылайте ничего. Скоро мне придется в действие.
Письма не ждите…
Мой инструмент сапожный храните, пока я буду жив. Мама, храни свое здоровье. Но если я вернусь или не вернусь, раз судьба такая, то меня не забывайте!
Степанов».
— Счастливая ты, Анька, — чистосердечно завидовала подруге Марфа, — а вон у Буньковых-то такое горе…
Обе вздыхали и шли снова к своим рабочим станкам пилить дрова на топливо для тракторов и автомашин.
Вечером, когда худо-бедно отужинали и прибрались, мать села за стол написать письмо Федору.
Начало письма было привычное, и она, не задумываясь, вывела: «Добрый день, веселый час!» Прочитала и горько усмехнулась про себя: «Веселый час…» Но вычеркивать не стала и исправлять тоже. Подумала еще и написала вторую, тоже не соответствующую правде, но нужную фразу: «У нас все хорошо…»
Дальше сообщала новости: «Мы с Марфой сейчас за старших работаем на чурке. Работа нравится…»
Она выпрямилась и почувствовала вдруг, как заломило поясницу: десять-то часов в день за пилой да топором — шутка в деле!
«…Мы сыты, одеты и обуты. Недавно провели стахановский пятнадцатидневник, заготовляем дрова для школы. Вот, значит, и Валюшка наша будет в тепле учиться…
Береги свое здоровье, не простужайся!»
Она остановилась, думая, что бы еще написать. И тут увидела Валюшку. Девочка плакала.
Ивановна встала, обняла ее за худенькие плечи: «Что это с тобой?»
Валя показала на свое платьице, которое сняла и держала сейчас в руках. Ивановна взяла его и ахнула. Она сейчас только заметила, что было оно все в мелких дырочках, истертое,
— Ну ничего, ничего, — успокаивала она дочь. — Сейчас мы его ушьем, будет как новое.
Но из ушивания ничего не вышло — платье настолько было ветхим, что, только стоило потянуть за иголкой нитку, ткань его тут же разъезжалась и дырки становились еще больше.
Ивановна уронила руки на колени. И не плакать ей хотелось в ту минуту, а зареветь по-бабьи, в голос. С трудом сдержалась. Встала. «Пойду куриц накормлю». Вышла в сени и там, уткнувшись лицом в ладони, разревелась…
Все выплакала и вспомнила в те горькие минуты, как подарил ей Федор перед самой войной крепдешиновое платье и новенькие туфли. Вале, как Валюшке в школе при всех вручали за отличную учебу после окончания четырех классов новенькое цветное платьице… И как потом, через полгода, в мороз ходили они с Валюшей по деревням и меняли свои наряды на картошку. За крепдешиновое платье дали 3 ведра картошки, за Валино одно ведро. Так вот и не удалось ни разу на людях в них показаться. Только дома и примерили…
А еще вспомнилось Ивановне, как принесла она все теплые вещи в военкомат. Тогда не одна она была, все пришли, собрав дома то, что и самим бы пригодилось в суровые сибирские зимы. Но об этом они не думали. Не думала и Ивановна. Старый капитан из военкомата отбирал вещи тщательно. Валенки похвалил, про сапоги Федора сказал: «На войне пригодятся». Затем шерстяные носки (пара), рукавицы меховые (одни), полушубок (один). А потом Ивановну из-под очков спросил по-отечески: «А вы-то, вы-то во что оденетесь?» Ивановна осердилась: «Это уж мое, наше дело. Ты давай записывай».
…Отвела душу, вытерла уголком платка слезы, вошла в избу.
Вошла да так и остановилась у порога. Посреди горницы стояла Валюшка, такая вся радостная.
— Ма, а ма? Краси-и-и-во-то как! — вертелась перед зеркалом.
Ивановна глянула и поначалу оторопела. Валюшка, оказывается, обрядилась… в скатерть. Ту самую, которой накрывали стол.
Но оторопь прошла, и Ивановна подумала, что другого-то выхода и нет. Улыбнулась ласково: «Красиво, дочка. Право, красиво».
Примерила к себе, стоя перед зеркалом: «А ведь и впрямь красиво. Если еще постирать да умело сшить…»
Через два дня платье было готово. Правда, на рукава скатерти не хватило, да ничего, и безрукавное проносит, не замерзнет. Валя надела его и полчаса вертелась перед зеркалом. Ивановна несердито торопила: «Иди-иди, а то в школу опоздаешь».
К радости Ивановны и обиде Валюши, в школе никто не обратил особого внимания на новый наряд.
На другой день пришло письмо. «Добрый день! Здорово мои родители, мама, жена здравствуй и Валя с Людой! Я вам желаю всего хорошего в вашей жизни… Наверное, завтра иду в действие… Мама, береги здоровье, одевай валенки теплые. Степанов».