На заволжских озерах (сборник)
Шрифт:
— Папа, а дядя Петя поймал щуку? Нет ещё?
— Ух, сильна! Кило два будет! Да, Михаил Алексеевич? — спрашивает Горка.
— Папа, а я окуня большого поймал. Он у меня на кукане сидит. Только крючок мы не вынули. Так заглотал, что не достанешь. Пришлось оторвать.
Ребята разговаривали слишком громко и мешали Михаилу Алексеевичу. Он дал Мите своё удилище, и они с Горкой пошли опять на косу.
Михаил Алексеевич вновь намотал леску на рогульку, достал из садка нового живца и поставил жерлицу на то же самое место.
Только теперь я оглянулся на свои кружки —
Внимательно оглядываю озеро и не сразу нахожу свой пятый кружок. Он спокойно стоит у противоположного берега, около широких листьев белой лилии. Было немного досадно, что Михаил Алексеевич уже поймал щуку, а у меня все кружки плавают как неживые, без перевёрток.
Темнело быстро, и я уже с трудом мог следить за дальними кружками. Высокие золотые барашки облаков отражались в тихой воде озера. Неподвижно стояли деревья и кусты.
Митя и Горка перестали ловить и ушли к палатке. Из-за деревьев высоко к небу поднимался столб дыма. Это ребята нашли себе новое развлечение — разожгли костёр и затеяли около него какую-то игру,
— Оставляй кружки на ночь, пусть плавают. Пойдём уху варить, — сказал Михаил Алексеевич.
В самом деле, надо было кончать ловлю.
Пролетел вечерний ветерок. Посередине озера пробежала морщинистая дорожка ряби.
Я неохотно гребу к берегу, прохожу почти рядом с тем кружком, который прибился к лопухам лилий. Видно, как леска ходит под водой. Значит, живец хороший, бойкий.
«Хоть бы напоследок схватило! — думаю я. — Ведь почти рядом только что плеснулась щука. Даже неловко с пустыми руками к ребятам вернуться».
Но ничего не поделаешь! Я вытаскиваю лодку наполовину из воды, бросаю ещё раз взгляд на озеро, на кружки. Теперь мне виден всего лишь один кружок, который я только что миновал на лодке. Андрей стоит на берегу. Он принял от меня ведёрко, шарит в нём рукой, разглядывает оставшихся живцов.
Начинаю привязывать лодку. Вдруг Андрей в страшном волнении зашептал мне, дёргая за руку:
— Пётр Иванович, перевернуло!
Я как на пружинах подскочил, взглянул на озеро и увидел белеющий в сумерках перевёрнутый кружок. Он, словно волчок, вертелся на воде — это щука сматывала с его желобка намотанную леску.
Андрей уже столкнул лодку на воду. Мы вскочили в неё.
— Греби, Андрюша, скорее! Да не шлёпай веслом-то!
Дно лодки шуршало, подминая заросли лопухов. Я приготовился, перегнулся с лодки. Кружок встал на ребро и подгибал под себя упругие стебли лилий. Одной рукой я схватил кружок, другой рукой—леску и подсек. Леска натянулась в руке, задёргалась.
Попалась!
Выбирать леску было трудно — так она запуталась в зарослях кувшинок. Можно было упустить добычу и даже порвать леску.
— Андрей, греби на лесу, — говорю я своему помощнику. — Греби веселей! А теперь тише, стой...
С замиранием сердца выбираю леску. Она натянута туго, как струна. Мои руки трясутся, и я
— Только бы не увела... Только бы под корягу не увела... Только бы в корнях не запуталась...
Ищу глазами подсачек, но впопыхах мы оставили его на берегу. Тогда я берусь одной рукой за стебли водорослей, рву их, а другой выхватываю за самый поводок прямо в лодку большую тёмную щуку. Крепко сжав свою пасть, она бьётся на поводке о дно лодки. Андрей бросается на щуку всем телом и невольно выпускает из рук весло. От резкого движения наша «Борчага» так качнулась, что зачерпнула воды, и мы чуть не перевернулись. Почувствовав родную стихию, щука засновала в лодке, ударила широким хвостом по воде и обрызгала лицо и без того мокрого Андрея. Хорошо, что щука, видимо, далеко заглотила крючок и не могла поэтому сорваться. А перекусить стальной поводок ей было не под силу.
Мы зачерпнули воды так много, что лодка глубоко осела, и теперь было достаточно малейшего неосторожного движения, чтобы очутиться в озере. Прошу Андрея не вертеться и тихонько подгребать руками к веслу. Сам я не выпускаю из рук лески и внимательно слежу за пойманной щукой...
И вот, наконец, довольные и счастливые, мы осторожно подплыли к берегу, вытащили лодку, вылили из неё воду и пошли к костру.
Нас окружили. Андрей громко рассказывал, как он увидал перевёрнутый кружок, как мы вытаскивали щуку, как чуть не перевернулись.
— Если бы Пётр Иванович за поводок не схватил — обязательно леску оборвала бы. Она так и заходила, так и заходила в воде! —возбуждённо говорил Андрей.
— А у меня щука оторвала леску и ушла вместе с крючком, — рассказывал Горка. — Я плотву ловил, а она как рванёт! Поболе этой будет. Вот такая! — И Горка широко расставляет свои руки, показывая, какой величины была обидевшая его днём щука.
— А чья щука больше? — спрашивает Митя. — Папина или Петра Ивановича?
— Наша такая же, как у Михаила Алексеевича, — отвечает Андрей.
И хотя все видят, что наша щука немного меньше, никто не возражает ему. Так уж повелось исстари среди рыболовов: все отлично знают, что рассказчик немного преувеличивает, но всё равно с удовольствием слушают и не выражают сомнений.
Один только Митя, ещё не знавший этой маленькой слабости рыболовов и охотников, начал горячо доказывать, что папина щука крупнее.
— Ну давай, Андрюша, смерим их, смерим! — настаивал он.
— Нечего тут мерить-то, и так видно! —отрезал Андрей.
Мы переглядываемся с Михаилом Алексеевичем, улыбаемся. Митя не желает противоречить Андрею и соглашается, что, пожалуй, действительно папина щука не больше нашей... разве на самую чуточку.
— А Михаил Алексеевич ещё линя поймал! — говорит Горка.
— И Пётр Иванович поймал бы, — сердито отвечает Андрей, — если бы тоже с берега ловил. Зато он краснопёрок сколько надёргал! А линей мы с ним и не таких в Песчаном таскали! Да и щуку в позапрошлом году в Кудьме раза в три больше этой поймали. Стрежневую.