На заволжских озерах (сборник)
Шрифт:
— Папа, а что значит «стрежневая»? — спрашивает Митя.
Михаилу Алексеевичу чаще моего случалось в жизни ловить щук, и он обстоятельно рассказывает ребятам, что строение тела у щуки не всегда одинаковое. Щуки, которые живут в реках с быстрым течением, тоньше и длиннее. Их вот и называют стрежневыми. А щуки, которые живут в глубоких ямах, тихих омутах, в бучилах мельниц, в глубоких озёрах, так и называются ямными щуками. Они покороче и потолще. Вот почему щуки, которых вылавливает Иван Васильевич на Волге, при одинаковом весе всегда тоньше и длиннее,
Ребята ещё долго рассматривали прямое, сильное туловище щуки, трогали её мягкое, белое с серыми пятнышками брюхо, взвешивали щуку на руках, открывали палочкой её зубастую пасть.
НА ПРИВАЛЕ
Котелок уже подвешен над костром, и Михаил Алексеевич положил в него картошку, лук, лавровый лист, перец, соль и мелкую рыбу.
Даже и это он проделывал очень обстоятельно, не спеша, подбрасывая в костёр небольшие сухие хворостинки, чтобы огонь лишь только снизу лизал котелок.
Скоро вода в котелке покрылась мелкими белыми пузырьками, потом закипела и подёрнулась серой пеной накипи. Михаил Алексеевич несколько раз снимал деревянной ложкой эту накипь, а затем опустил в котелок приготовленную, вычищенную рыбу. Он отобрал для ухи самых крупных и жирных окуней.
Красивая и вкусная рыба окунь. Одна беда: уж очень крепка у него чешуя. Намучаешься, пока всю её счистишь.
Крупную рыбу обязательно нужно класть уже после того, как всё хорошо прокипит, иначе она так разварится, что потом её нельзя будет есть.
Мы изрядно проголодались и с удовольствием принюхивались к вкусному запаху ухи, к которому примешивались запахи озера, дыма от нашего костра, горелых листьев и травы.
Вот уха и готова. Михаил Алексеевич ещё раз пробует её и снимает котелок с огня. Мы расстилаем газету, достаём деревянные ложки, вкусный деревенский хлеб и усаживаемся в кружок.
Нигде и никогда не бывает так вкусна уха, как сваренная на костре, на вольном воздухе, в тёплую летнюю ночь. И то, что она немного пахнет дымком, делает её только вкуснее.
При свете ярко горящего костра мы с наслаждением черпаем ложками это вкуснейшее в мире варево. Уха очень горячая, приходится долго дуть на ложку. Митя с непривычки обжигается, у него навёртываются слезы. Но он крепится и старается даже виду не показать, что ему горячо. Михаил Алексеевич видит это и наливает ему уху в кружку. Митя смешно вытягивает губы трубочкой и дует в ложку так, что уха выплёскивается и обрызгивает его. С рыбой у него совсем дело не клеится. Он не
Мастер по этой части — Андрей. Он ест неторопливо, сосредоточенно, внимательно выбирает кости. Особенно любит он рыбьи головы и артистически расправляется с ними.
Мы едим долго. Ухи сварили так много, что с трудом доедаем. Последним кончает есть Андрей.
Аккуратно собрав крошки, кости и остатки рыбы, завёртываем их в газету и бросаем в костёр, чтобы днём не налетели мухи.
— Теперь давайте по яблочку съедим, — предлагает Михаил Алексеевич, — а там и чай вскипятим.
Я беру чайник и с фонариком иду к озеру за водой для чая.
Озеро стоит тихое, заснувшее. В тени деревьев вода совершенно сливается с берегами, только середина озера отражает потемневшее безоблачное небо да вершины дальних деревьев видны тёмными силуэтами.
И ни одного звука, ни малейшего шелеста листьев.
Пытаюсь разглядеть на воде кружки. Но где тут! Даже рогатки жерлицы, у которой стоишь, и то не видать. Я присаживаюсь на корточки, нагибаюсь к самой траве, направляю свет фонаря на жерлицу и только теперь на конце удилища вижу её рогатку. Рогатка висит неподвижно. Живец, видимо, заснул.
Боясь поскользнуться, я вхожу осторожно в воду, вытягиваю руку с чайником и набираю в него воды. Придерживаясь рукой за ветки, взбираюсь на берег и иду на свет костра.
Пока закипает чайник, мы с Михаилом Алексеевичем, развалившись на тёплой траве, покуриваем и разговариваем. Ребята рассказывают друг другу, как у кого клевало, что сорвалось, спорят, кому поехать завтра со мной или Михаилом Алексеевичем на «Борчаге» с кружками. Горка вновь с жаром рассказывает, как у него «ушла щука», какой замечательный крючок она оторвала и какая она была большая.
На этот раз он разводил руки ещё шире, и щука у него становилась раз от разу всё больше и больше.
Чайник застучал крышкой. Мы завариваем чай и медленно пьём его. Пить даже и не очень хочется, но уж раз надо для порядка пить — пьём. Чай очень горячий, и приходится долго ждать, пока он немного остынет.
— Пётр Иванович, расскажите сказку про Гремячий ключ, какую нам в позапрошлом году рассказывали, — просит Горка.
Все сбиваются в кучу, и я начинаю сказку. Но только не про Гремячий ключ. Я уже забыл то, что рассказывал, и ребятам не понравится, если я что-нибудь перепутаю.
Сколько сказок я пересказал ребятам! Я рассказывал им всё, что прочитал сам или слышал в детстве от бабушки, соединяя в одно куски из разных сказок, прибавляя от себя, или тут же сочинял свои нехитрые сказки. Всё они слушали внимательно, и всё им нравилось.
Особенно любит сказки тихий, мечтательный Горка. Он ловит каждое слово. Но больше всего он любит страшные сказки. И хоть боится, трусит после таких сказок отойти от костра даже на несколько шагов, но всё же предпочитает именно страшные. Только сказка должна быть обязательно длинной. Коротких сказок ребята не любят.