На земле штиптаров
Шрифт:
— Не верю я в это.
— Ну, как же! Он тебя караулит и подстрелит тебя в любой момент. Ты даже не заметишь этого. Ты вообще его не увидишь, а станешь трупом.
— А я говорю тебе, если он отважится поднять на меня оружие, он погиб!
— Послушай, господин! Аллах мне свидетель, ты говоришь дерзкие вещи! — гневно воскликнул он.
— Никакая это не дерзость. Я знаю, что говорю!
— А я говорю тебе, даже если его пуля случайно не попадет в тебя, он зарубит тебя чеканом. Он умеет бросать чекан.
— Нет.
— Тогда ты конченый человек. А если ты все же улизнешь от него, наготове будут другие, от которых ты убежал вчера. Они могут напасть на тебя из-за каждого куста.
— Не может быть!
— Почему?
— Потому что они поехали в Энгели. А будь они здесь, то оставили бы следы; моя лошадь узнала бы их по фырканью, да и я заметил бы их издали, ведь мои глаза уже много лет как привыкли ориентироваться в лесу.
Он был совершенно уверен, что я умру в ближайший час, поэтому злился, что я так пренебрежительно отзываюсь о своих врагах.
— Повторяю тебе, — промолвил он, — тебе уже не помочь. Ты ведь сам не уверен в правоте своих слов!
— Если в правоту требуется верить, то какая же это правота! Давайте прервемся. Ты нас узнаешь еще лучше, чем прежде. Если я захочу, винтовка миридита даже не выстрелит, как бы он ни старался.
— Так ты умеешь колдовать?
— Ба! Я разбираюсь в колдовстве не более остальных людей, но зато могу дать отпор таким людям, как этот брат мясника; я знаю, как от него защититься. Халеф, если он нападет на меня, то оставьте его мне. Вам незачем вмешиваться в это дело.
— Как хочешь, сиди, — равнодушно ответил малыш.
Склон, который вел на плато Йерсели, был покрыт лесом, но на самом плато расстилались роскошные поля и луга. Мы оставили позади себя перелесок и ехали по широкой, ровной лужайке, поросшей короткими, узкими стебельками травы. Порой какой-нибудь куст заслонял кругозор.
Тут мы наткнулись на конский след, который поднимался слева и потом устремлялся в нашем направлении. Я остановился и, наклонившись, но не слезая с седла, осмотрел его.
— Что ты там ищешь? — спросил портной.
— Хочу посмотреть, кто здесь проехал, — ответил я.
— Как же ты это посмотришь?
— Ты этого не знаешь. Я же вижу, что это был миридит. Он проехал здесь примерно четверть часа назад.
— Как ты можешь такое утверждать!
— Могу! Примятая трава точно указывает мне время. Едем дальше.
Сейчас мне приходилось смотреть в оба — приглядывать и за конским следом, и за портным. Я заметил, что тот пытается справиться с некоторым волнением. Его взгляд беспокойно блуждал, но смотрел он все зорче и зорче. Он поглядывал то влево, то вправо и, как мне показалось, особенно внимательно всматривался в кусты, мимо которых мы проезжали.
Была ли у него
То слева, то справа виднелась отогнутая ветка, указывая направление, которого мы должны были держаться.
Конечно, они сговорились и наверняка были уверены, что придумали нечто невероятно умное. Я мог бы молча использовать их оплошность, но мне не хотелось, чтобы этот портной в душе насмехался над нами. Пусть он предвидел засаду, а мне захотелось ее предсказать.
Поэтому я снова остановился как раз, когда мы поравнялись с одним из этих знаков, и сказал Халефу:
— Хаджи, видишь эту сломанную ветку?
— Да, господин.
— Кто ее сломал?
— Какой-нибудь зверь.
— Это мог быть только крупный зверь; значит, мы должны были заметить его следы.
— Трава вроде бы выпрямилась; ничего не видно.
— В таком случае прошло уже много часов с тех пор, как ветку сломали. Значит, она обязательно должна была засохнуть. А что мы видим? Ветка по-прежнему свежая и сочная. Стало быть, прошло не более четверти часа с тех пор, как ее сломали.
— Кто же ее сломал и что нам за дело до этой ветки? Почему ты так заинтересовался ей?
— Потому что она рассказала мне целую историю.
— Историю? Сиди, я знаю, что ты, как никто иной, умеешь читать по следам целые истории. Вот теперь перед нами отчетливый след миридита. И что нам проку в одной этой ветке?
Портной держался в стороне, спокойно посматривая на меня с некой затаенной угрозой во взгляде. Уголок его рта был слегка приоткрыт и немного отведен в сторону, что придавало лицу глумливое выражение.
— А если ты не знаешь, что рассказала мне эта ветка, может быть, наш проводник Африт наблюдательнее тебя, — промолвил я.
Портной тут же сделал изумленное лицо и ответил:
— Господин, я ничего не знаю и ни о чем не догадываюсь, да и ты не знаешь ничего. О чем расскажет такая ветка?
— О многом.
— Да, она поведает о том, что все земное преходяще. Еще вчера она зеленела, а ныне она вянет и сохнет.
— Да, и, очевидно, она говорит мне, что я тоже обречен на смерть.
— Неужели? Не понимаю тебя.
— Что ж, я уверен, что ветку эту сломал миридит.
— Для чего?
— У него был особый умысел. Разве ты не заметил другие ветки, сломанные вдоль нашего пути?
— Нет, господин.
— Это, как я заметил, уже одиннадцатая по счету.
— Это — случайность.
— Можно, конечно, задумавшись о чем-то и машинально перебирая пальцами, сломать веточку на ходу или скаку, но сломать одиннадцать веток то слева, то справа, можно лишь с определенным умыслом.