На желтый свет. Игнорируя правила
Шрифт:
– Павел, – довольно отозвался толстячок.
– Вы, Павел, можете называть меня Ники.
– Пройдемте в столовую, – процедил бывший и взмахом руки пригласил всех к массивной двери.
Мне пришлось занять место по левую руку от хозяина дома. Я ненавидела эту комнату. Она не была уютной. Слишком огромная, пафосная, похожая на бальный зал – здесь невозможно было наслаждаться едой. Здесь хотелось забраться на стол, улечься на него, сложив руки на груди, и притвориться Белоснежкой. Для антуража можно было бы ещё и свечу прихватить.
– Ники? – протянул
– Прости, – ядовито отозвалась, – я сегодня сама не своя.
– Это я заметил.
Передо мной появилась тарелка с блюдом, которое я не хотела. Мне бы пришлось по вкусу что-то проще, чем фрикасе из кролика в винном соусе. Ресторанная еда на вынос составляла основу моего рациона. И мне всегда так хотелось чего-нибудь простого и домашнего.
Ковыряясь вилкой в жестковатом мясе, я пыталась поддержать светскую беседу. Мужчина слева от меня навязчиво привлекал внимание странными комплиментами относительно моего творчества. Он был туп и неопрятен, но, возможно, являлся моим билетом из этого сумасшедшего дома. Только поэтому я отвечала ему и позволяла подкладывать в мою тарелку куски чего-то из его блюда.
Гость не замечал, что я не ем, а только делаю вид. Всё, что я себе позволила – немного салата, хлеба и вино. От него на языке оседал странный привкус, который хотелось смыть, прополоскав рот.
Глава 15
Голова раскалывалась. Мне удалось приподняться, но сил остаться в сидячем положении не осталось, и я вновь упала на спину. Боль вспыхнула с новой силой. Перед глазами, во тьме мерцали красные всполохи. Горло, казалось, высохло и трескалось ри каждом вдохе. В ладони что-то было. Что-то твердое и тяжёлое. И липкое. Да, что происходит?
Я пыталась вспомнить последнее, что предшествовало моему пробуждению.
– Соберись, – прошептала и удивилась тому, каким чужим показался звук. Инородным. Как и сама ситуация. Я всегда оставалась в твердой памяти и трезвом уме…
Да, за ужином я выпила бокал кислого вина. Мерзкого на вкус, что странно. У Рустама всегда водились лишь лучшие напитки. В голове вспыхнуло странное воспоминание. Словно не моё. Мне виделось в дымке, как я поднимаюсь из-за стола, покачиваясь, иду к двери, ведущей на кухню, и оказываюсь в чьих-то руках. Подняв лицо, вижу недобро усмехающегося Бориса. Его губы шевелятся и голос прорывается сквозь шум в ушах.
– Начинай учиться покорности, кроха…
Я хочу ему ответить, сказать что-то ядовито-колючее, поставить на место, но тело предаёт меня и сознание сворачивается в одну яркую святящуюся точку, которая гаснет.
Застонав, я заставила себя собраться и всё же подняться. Из ослабших пальцев выскользнуло нечто и с глухим стуком упало на пол. Тусклого фонарного света, проникающего сквозь неплотно задернутые шторы, хватило, чтобы понять, что я лежу в кровати в гостевой спальне, которой обычно пользовалась, оставаясь в ненавистном доме Далимова.
Нащупав ночник, включила лампу и стёрла испарину со лба. От слабости дрожали руки. Расставив пальцы, я вытянула
– Твою ж… – вырвалось у меня и, чтобы не упасть, пришлось опереться о стену.
На светлых обоях отпечатавшиеся дорожки пальцев порочно алели. Мои руки были выпачканы кровью. Кровью. Ей же оказался забрызган подол платья. Роскошная ткань, покрытая россыпью крохотных уже свернувшихся капель, смотрелась особенно жутко.
Стало нужным повернуться к кровати. Я понимала, что промедление бессмысленно. Кровь не принадлежала мне. Эта липкая, едва теплая субстанция на моей коже и одежде была не моя. Несмотря на слабость и шум в голове, я не ощущала повреждений в теле.
На ковре, прямо под моим ногами лежал нож. Похожий я видела в кабинете Рустама. Он висел на стене, среди других клинков, но всегда казался мне слишком изящным для мужских рук. Иногда я проводила по нему пальцами, замирая от опасности порезаться о тонкое лезвие.
– Соберись, – повторила я с нажимом. – Надо… Так надо…
Мне удалось сдержать, рвущийся наружу крик. Он застыл на сжатых губах, отразившись от равнодушных стен лишь прерывистым дыханием.
На идеально заправленной постели, прямо на египетском неотбеленном хлопке лежал, раскинув руки и скрестив обутые в совершенно новые ботинки ноги, Павел. Он смотрел застывшими мутными глазами в потолок и из приоткрытого рта, по небритой челюсти вилась засохшая дорожка крови. На его груди, обтянутой светлой рубашкой виднелись огромные тёмные пятна, а ткань была вспорота. Четыре. Четыре прокола, явно сделанные тонким лезвием ножа. Того самого, что лежал в моей ладони несколько минут назад, а сейчас сиротливо жался к моей стопе.
Мне стоило закричать. Позвать на помощь. Забиться в истерике. Грамотной женской истерике со слезами, визгами, вырыванием волос и сидением рядом с унитазом.
Именно так должна была отреагировать нормальная девушка, играющая на скрипке. Должна. Непременно. Но всё внутри меня восстало против этого. Возможно, это был инстинкт выживания, который спасал меня много лет назад, в другой жизни. Я ещё не забыла, что нахожусь на территории своего врага, того, кто едва не изнасиловал меня несколько часов назад.
– Дышать, – напомнила себе, отвернувшись от трупа. В безразличном зеркале, отражалась бледная, всклокоченная девушка в смятом подвенечном платье. Жертва. – Нет, уж, – я мотнула головой. – Не в этот раз.
Сняв испачканную одежду, завернула в неё злополучный нож и затолкала свёрток в свою сумку, найденную у стены. Туда же сунула пропитанные кровью тканевые туфельки. Снятые накануне вещи висели на спинке кресла, куда я их и набросила.
Приведя себя в порядок, я выскользнула из комнаты и направилась к лестнице, замирая от каждого шороха. Где-то внизу раздавались приглушенные голоса. Ориентируясь на них, я поняла, что выйти через парадный вход незамеченной не смогу. Однажды, я уже пользовалась другим путём, чтобы покинуть дом. Спустившись, прокралась вдоль стены до кладовых и осторожно открыла дверь.