На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
С мистическим трепетом смотрели мы на это сверхъестественное зрелище. Перевернутый плот! Можно ли представить себе что-нибудь более неправдоподобное? Да еще где! На отрезке реки, где нет ни порогов, ни подводных камней, ни прочих сцилл и харибд! Это было что-то непостижимое. Где же команда этого загадочного судна?
Мы побежали вдоль берега. Вдали раздавались какие-то крики. Когда мы, запыхавшись, добежали до островка, на берегу уже горел костер и около него, дрожа и скрючившись, стояли три жалкие фигуры — команда незадачливого плота.
Постепенно картина стала проясняться. В одной из проток — той,
Пришлось останавливаться на ночлег. У нас была небольшая лодка. На ней мы быстро догнали «аварийный» плот, который прибило к берегу километрах в двух ниже острова. Несмотря на то что груз был завернут в брезент и крепко привязан к плоту, весь он оказался «вымытым». Случайно уцелел только брезент, запутавшийся в веревках. Все остальное исчезло.
Потери оказались довольно серьезными. Погибли значительная часть продовольствия и несколько ящиков с угольными пробами. Палатка, печка и многие предметы обихода нашли свое успокоение в холодных водах Аян-Юряха.
На следующее утро мы стали осторожно, один за другим, сплавлять остальные плоты по злосчастной протоке, тщательно приглядываясь к галечному дну, которое отчетливо виднелось сквозь прозрачный слон зеленоватой воды.
В полукилометре от острова нам удалось обнаружить ящик с угольными пробами, который удобно расположился на дне омута. Пришлось заняться водолазными работами. Поскольку «любителей» не нашлось, эту задачу мне пришлось взять на себя, тем более что я ежедневно по собственному желанию принимал по утрам холодные ванны.
Мы уселись в лодку втроем — Светлов, Жмурко и я. Вскоре мы увидели ящик, который отчетливо выделялся своим желтоватым цветом на фоне серого галечного дна. Лодка поднялась чуть выше по течению. В нижнем белье, обвязанный вокруг тела под мышками веревкой, спрыгнул я в обжигающе холодную воду и, очень удачно приводнившись около ящика, успел схватить его. Остальное было просто. Ящик в воде оказался очень легким, и его нетрудно было оторвать ото дна и довести до поверхности, где его немедленно схватили и втащили в лодку четыре сильные руки. Вслед за ним был вытащен и водолаз, который только в лодке почувствовал, что сейчас не лето.
Лодка быстро помчалась к берегу, где уже горел огромный костер. Усиленный массаж, сухая одежда, костер и, вероятно, привычка к систематическим утренним омовениям помогли мне быстро прийти в норму.
Потерпевший аварию плот вновь был пущен в дело и предоставлен в распоряжение той же незадачливой команды. Укомплектовали его грузом с других плотов, в результате чего средняя плавучесть нашей флотилии несколько увеличилась.
Плавание такой большой флотилией всегда сопровождается маленькими неприятностями: то кто-нибудь на мель сядет, а то на коряге застрянет, задерживая общее продвижение. Несмотря на эти досадные,
Оротук заметно вырос. Он постепенно становился культурным центром. Сейчас это был уже довольно большой, хотя и сильно разбросанный, поселок, состоящий из нескольких десятков домиков, со школой, факторией, сельсоветом.
Здесь уже действовала школа-интернат на тридцать якутский ребятишек, которых бесплатно учат, кормят и одевают. Приятно сознавать, что «и нашего здесь капля меду есть»: в 1932 году наши партии собрали некоторую толику денег для строительства оротукской школы. Веселые, довольные мордашки шустрых, чисто одетых ребят с красными пионерскими галстуками на шеях убедительно говорили о том, что юное поколение отнюдь не считает, что «корень учения горек». Правда, еще не все семьи осознали, что учение не зло, а, благо, и многие с большой неохотой отдают своих детей в школу. Впрочем, жизнь сама с непостижимой быстротой ломает старые привычки.
Здесь нам пришлось задержаться на два дня для оформления оплаты за аренду лошадей, нанятых у многочисленных Винокуровых, Протопоповых, Венцелей и других обитателей поселка. Здесь же мы взяли в качестве пассажира геолога Б. Л. Флерова, который работал на Тенке, задержался с расчетами, пропустил все ранее проехавшие полевые партии — мы едем последними в этом году — и очень обрадовался представившейся возможности сплыть с нами через пороги. Мы вместе приехали на Колыму в 1931 году, но давно уже не виделись. Он работал в Южном горнопромышленном управлении, на Оротукане, я — в Северном, на Хатыннахе. Флеров, так же как и мы, был очень доволен результатами работ этого года: в бассейне Тенке он выявил хорошее месторождение рудного олова. Нам было что вспомнить и о чем поговорить.
Зима неуклонно приближалась. Приходилось торопиться, чтобы еще до шуги проплыть Колымские пороги. И вот 29-го, несмотря на пургу и морозный, по-настоящему зимний день, мы покинули Оротук и поплыли дальше. Резкий, пронизывающий ветер прохватывал до костей, вихри снега слепили глаза, и плоты еле-еле тащились по темно-зеленой, цвета морской воды, волнующейся поверхности Колымы.
Сегодня мы проплыли «малый порог», расположенный несколько ниже устья Тенке. Это было первое боевое крещение для большинства из нас. Он слегка тряхнул нас на моих могучих валах, кое-кого подмочил и у многих вызвал грустные размышления по поводу предстоящего сплава черев большие пороги, тем более что «бывалый люд» с упоением рассказывает о них жуткие небылицы.
После отвратительной ветреной погоды со снегом и прочими атрибутами приближающейся зимы особенно приятна была неожиданно теплая, ясная и тихая погода, которая наступила на следующий день. Плавание превратилось в сплошное удовольствие. Плоты, как пароходы, дымя трубами железных печек, быстро скользили по тихой поверхности реки, и все мы, греясь на солнышке и около горячих печек, наслаждались хорошей погодой, любуясь окружающими видами. Промелькнуло устье Детрина, и мимо нас стали медленно проплывать маленькие разбросанные строения Сангаталона — «поселка-леса», который растянулся на целых 30 километров.