На зов тринадцатой могилы
Шрифт:
— Да неужели? — По степени ослепительности улыбка Рейеса могла посоперничать с солнцем. — И сколько же ты насчитала?
— Сто семь лет два месяца четырнадцать дней двенадцать часов и тридцать три минуты. — Вру, конечно. Никак я не могла знать до минуты, сколько прошло времени, но наверняка знала, что не меньше. — Я парила во тьме больше ста лет.
Рейес задумчиво кивнул и уточнил:
— Если ты парила во тьме, то откуда так уверена, что пробыла там сто семь лет?
Едва не смутившись, я отвела взгляд:
— Я
Он подтянул меня поближе.
— Разве мы уже не выяснили, что с математикой у тебя беда?
— Кстати о птичках. Я думала, меня сошлют на целую вечность.
Внутри Рейеса вспыхнул гнев, который мигом отозвался во мне, словно от молекулы к молекуле потянулась жгучая паутина.
— Тебе показалось мало?
Я снова улеглась ему на грудь.
— Мне показалось, что прошло три вечности.
Он отвернулся и свел брови.
— Ты не должна была так поступать.
Так вот откуда ярость! Приподнявшись, я села на Рейесе и уставилась на него сверху вниз, пытаясь понять, о чем он думает.
— То есть ты предпочел бы потерять Эмбер?
Эмбер — чудесная дочь моей лучшей подруги. Она и стала причиной того, что меня пинком под зад вышвырнули с третьего камешка от солнца. Но она ни в чем не виновата. Ее убил спятивший священник, который пытался привязаться к Земле, использовав Эмбер в качестве якоря. И все для того, чтобы избежать поездочки в ад, которую сам же себе и застолбил за несколько столетий до случившегося.
Я могла исцелять людей, не нарушая никаких правил. Могла даже вернуть человека из мертвых, но только в том единственном случае, когда его душа еще не покинула тело. А когда мы нашли Эмбер, она была мертва уже два часа. Ее душа уже улетела. Я не могла так поступить с Куки — дать ее дочери умереть, когда в моих силах было это изменить.
Неужели именно об этом и говорил Рейес?
— Нет, конечно, — обалдел он. — Ты должна была переложить это дело на меня.
— Ну да. Ведь последнее твое путешествие в ад принесло нам уйму радостей.
Когда в последний раз он оказался в адском мире, я уж думала, он никогда не вернется. Но он вернулся, причем был больше Рейазикином, чем Рейесом. Боги, как известно, не славятся прекрасными личными качествами и заботливыми характерами. Прежде чем вернулся настоящий Рейес, прошло несколько дней, в течение которых я боялась, что мне придется его убить, пока он не уничтожил начисто всю планету.
Он пожал одним плечом:
— Тогда все было иначе. То измерение было действительно адским.
Я ахнула и долго-долго пялилась на мужа с отвисшей челюстью.
— Прошу прощения, — наконец сказала я, вовсе не собираясь извиняться. — Ты хочешь сказать, что мое адское измерение было менее адским, чем твое?
— Мой Брат ни за что не сослал бы тебя в настоящий ад.
— Там
— Большинство миров ужасны.
— Там было холодно, темно, и конца и края всему этому не было.
— А если бы там был рай?
— Даже духи… В смысле?
— Если бы там были белые пляжи, лазурные моря и солнце каждый день?
Он прав. У меня поникли плечи.
— Без тебя и Пип там все равно было бы ужасно. Слушай, я в курсе, что время в разных мирах течет по-разному. — Глубоко вздохнув, я стиснула зубы и собрала кишки в кулак. Образно выражаясь. — Говори начистоту. Я справлюсь. Сколько меня не было?
Может быть, в этом мире прошла вовсе не сотня лет. Может быть (всего лишь может быть!) Пип еще жива. В моем сердце разразилась нешуточная битва между надеждой и болью.
Все еще лежа, Рейес попытался опустить голову, чтобы спрятать очередную лукавую улыбочку, и тихо проговорил:
— Десять дней.
Подскочив на ноги, я застыла, наверное, на час, медленно осознавая его слова. Я то хмурилась, то моргала, то снова хмурилась. Меня не было больше ста лет. Даже духи помогали мне следить за ходом времени. А на земле прошло всего лишь…
— Десять дней? — Я захлопнула варежку и визгливо рявкнула: — Десять паршивых дней?!
Поднялся ветер, закружив вокруг нас песок. Мы оказались в самом сердце пыльной бури, но я была так ошарашена, что не обращала ни на что внимания. Волосы хлестали по лицу. Песчинки царапали кожу. Но я лишь возмущенно стояла, не в силах осознать, что промучилась в аду целую вечность.
И тут меня осенило. Песок с шорохом опустился на землю. Пип, наша прекрасная дочь, жива! И теперь всего лишь на десять дней старше, чем тогда, когда я ее оставила.
Под натиском облегчения, затопившего каждую клеточку, из глаз полились слезы, и я прижала обе руки ко рту. Я снова увижу Пип. Я снова увижу всех! Родных, друзей… Больше ста лет я думала лишь о них и теперь снова их всех увижу.
Рейес рассказывал мне похожую историю. Для него в аду прошла вечность, в то время как на земле прошел лишь час. Один несчастный час. И Рейес вернулся совершенно другим. Хорошо хоть, я осталась самой собой.
Я похлопала себя по лицу, по плечам, по девочкам, то бишь по Угрозе и Уилл Робинсон. Ну да, я все еще я.
— Эти дни определенно были паршивыми, — согласился Рейес, глядя, как я себя ощупываю.
Мои губы растянулись в улыбке, которая мне самой показалась просто божественной, и из груди вырвалось рыдание.
— Она все еще жива!
— Она все еще жива, — тихо повторил Рейес, который, похоже, знал все, о чем я думаю. Знал обо всех моих сомнениях, обо всей боли и радости.
— И я ведь все еще я, да? — спросила я, давясь слезами. — Выгляжу так же? Что у меня с волосами?