На звук пушек
Шрифт:
— Посмотришь, что будет, когда версальцы пойдут на штурм.
— Чертов карлик!
— Я думаю, верхушка Коммуны, тоже не будет себя сдерживать в разрушениях, чтобы хоть уничтожением дворцов отомстить богачам.
— Значит, мы посетили Париж очень вовремя, — Дюпон продолжил осмотр квартиры, не прерывая разговора. — Так ты хочешь сказать, что Тьер учит парижан не бунтовать?
— Сам же помнишь: во Франции революция каждые пятнадцать-двадцать лет. Вот выбьют пассионариев, и лет сто будет тихо.
— Возбуждающие?[2] Это еще кто такие?
— Скорей, «увлекающие за собой». В общем, выбьют
— Пока они только озлобляют парижан.
— Мы еще увидим, что будет, когда версальцы пойдут на штурм.
— Да уж… Верю тебе на слово. Как лишать ближних жизни, ты знаток, которых поискать. Мне бы столько способов отъема чужого имущества — в полгода Ротшильдом стал.
— Раз ты знаешь, где живет дочка Даву, то, может, тебе известно и на каком этаже ее квартира?
— А тебе зачем?
— Кажется, не все воры столь же щепетильны, как ты. Или не у всех отцы служили под началом маршала.
— Что там? — Гаспар подошел к окну и, спрятавшись за штору, выглянул на улицу.
— Я заметил отблеск потайного фонаря в зеркале. Видишь, где окно не зашторено.
— Посмотрим, посмотрим… Кстати, дом этот, что напротив, называют отель Трансильвания, — тихо говорил Гаспар, внимательно осматривая окна здания особняка. — Когда-то участок земли, напротив Лувра принадлежал королеве Марго, жене нашего славного короля Анри Четвертого. Потом тут построил дом какой-то сеньор. Но славу дом приобрел благодаря своим жильцам. Здесь в разное время жили маршалы Таллар и Лотрек, князь Трансильвании Ракоци и герцогиня де Грамон. В "Манон Леско" — это опера такая, что б ты знал, неуч — одно из действий происходит именно в этом доме. А теперь тут живут маркиз и маркиза Блоквиль, арендуя…
— Осторожно, ты колыхнул штору.
— Вот черт! Извини! О! Вижу! Мелькнул фонарь. Да уж, это явно не хозяева. Вот сволочи! Я гляжу, набережная Малаке популярна этой ночью. Ладно, люди работают, надо и нам делом заняться. Пока и к нам кто не заглянул на огонек. Ты наблюдай, а я продолжу поиски тайников. Не может быть, чтобы их не было. Богачи просто обожают их делать.
— Можно подумать, только богачи.
— Не только. Это вообще, такая наша людская натура, требующая прятать ценности. У кого они есть, конечно.
— Постой, Гаспар. Я взгляну на этих ночных гостей поближе.
— К чему? У нас ведь есть дело.
— Мне кажется, они нас заметили, и им не понравилось, что за ними наблюдали…
— Даже так? Только, Святой, если можно, без смертоубийства. Как-никак — коллеги. Хе-хе… А главное, патрули у баррикад могут услышать.
Прозвище Святой Петр, позже сократившееся до Святого, Бомон заработал у солдат из-за неизменного «каменного» выражения лица. А так же из-за привычки поминать по всякому случаю цитаты из жития Святого Жоржа-Йорга, которые сам и выдумывал. Да еще из-за случая во время августовских боев, когда он, будучи еще сержантом, сказал запаниковавшим под снарядами подчиненным, доставая револьвер: «Я ваш Святой Петр! И у вас два пути: кто-то пойдет со мной в рай, а кто-то будет хлебать дерьмо в аду!». Поначалу подчиненные, выжившие
Гаспар Дюпон не стал продолжать исследование комнаты, а достал из кармана оружие. Привычными движениями он быстро привел небольшой револьвер Лефоше в готовность к стрельбе, сожалея, что взял эту пукалку, а не что-то помощьней. Дюпон очень серьезно отнесся к словам товарища, у которого было удивительное чутье на опасность.
Бомон вернулся только через полчаса, неся саквояж.
— Что там?
— Было двое.
— Было?
— Молодчики были из тех, которых не стоит оставлять за спиной.
— А что с трупами?
— Бросил в подвал. Они сторожа убили. Тело в каморке, я ее запер.
— А что в саквояже?
— Сейчас глянем. Письма старые. Две книги. Тетрадь. Ого! Кажется это дневник твоего маршала.
— Дневник Даву?
— Скорей копия части дневника. Слишком уж чистенький, новенький… Да и почерк аккуратный, разборчивый… Точно копия. Больше ничего.
— Не густо… Говоришь, они кого-то пришили…
— И собирались навестить нас. Уже приготовили оружие.
— И все ради копии дневника, писем и двух книг? Что за книги?
— Некий Марбо. Критические замечания по поводу произведения генерал-лейтенанта Ронья. Тут пометки карандашом. Не могут они принадлежать маршалу?
— Дай глянуть… Действительно. А вторая книга?
— Стефани Жанлис.
— Жанлис? Чушь какая-то! А это что за варварские буквы?
— Жанлис. Театр для пользы юношества. Москва. Университетское издательство у Новикова. 1779 год.
— Москва? Это что на русском? Ты понимаешь русский? — удивился Гаспар. — Впрочем, чего это я? Само собой знаешь. Слушай, а может ты все-таки русский князь инкогнито? Отсюда и твои манеры, и твоя мудреная латынь, и твое дремучее незнание обычных вещей.
— А почему не Гай Юлий Цезарь? — усмехнулся Бомон. — Я и латынь знаю. И польский, и немецкий, и… Но давай к делу, о моем знании языков поговорим потом, в свободное время. И с трофеями разберемся позже. А пока вот держи армейский Лефоше. Презент от англичан. Он получше твоего малыша. И вот тебе золотые часики. Еще один револьвер я возьму себе. А деньги поделим потом.
— Почему ты решил, что это были англичане?
— Они произнесли несколько слов на английском. И у них были английские монеты и банкноты. В купе с французскими.
— Англичане значит, — задумчиво проговорил Дюпон. — Дворец Даву у его вдовы купил один англичанин. Банкир Хоуп. И практически разобрал по камушку в процессе перестройки. Был слух, что он ищет сокровища или бумаги Наполеона. Но никто не верил, потому что Хоуп был почти столь же богат как Ротшильды. Да и за дворец он отвалил семь миллионов. И втрое потратил на перестройку. Какие бумаги или сокровища могут столько стоить?
— Кстати о сокровищах… Может, продолжим осмотр? Как говорится в писании от Йорга: в профессии вора, как и в профессии святого, — это вовремя смыться.