Набат. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

Всё яснее становилось Алаярбеку Даниарбеку, куда спешит банда Батырбека Болуша, и всё отчетливее понимал он весь ужас предстоящих событий.

«Они скачут к Вахшу. Они узнали про каюки. Груз для них — желанная добыча... бандитов много, наших мало! Все погибнут: и доктор, и Файзи, и Юнус, и бойцы. Разве тридцать человек больных устоят?»

Горькие мысли приводили к заключению, от которо­го все внутри начинало трепетать. Да, хитрец и храб­рец Алаярбек Даниарбек дрожал от страха.

Он вздрогнул и встрепенулся от громкого удара, подобного пушечному, выстрелу.

Вперед

выехал глашатай с громоздким глиняным барабаном — нагарой, ударил в него с силой и начал выбивать оглушительную дробь, а мирза сделал рупор из ладоней и закричал:

— Эй, эй! Наступает ночь, но храбрость и доблесть Батырбека Болуша не знает препятствий и сокрушит тьму. Эй, эй, слушайте, и пусть возгорится в робких душах мужество. Славный Батырбек Болуш драконом разлегся в степи, а красные аскёры трусливо ползают вокруг, точно мураши, жадно щёлкая зубами, а вдруг он уже не живой и можно поживиться мясом. Но тут Батырбек Болуш вскочил, зарычал, заревел. Ррр! В страхе аскеры кинулись, точно солома, сметенная вих­рем, во все стороны под огненным дыханием могучего курбаши. Сколько их тут изжарилось в шашлык!

«Опять шашлык, — простонал про себя Алаярбек Даниарбек, — клянусь никогда и не нюхать запаха шашлыка!»

— Бум, бумм! — в темноте гудел барабан, а мирза вопил:

— Тысячи аскеров сгорели, тысячи забились в норы. Эй, эй! И мы, славные воины ислама, за ноги их от­туда вытаскивали. Сорок палачей встали на краю ямы смерти, сорок палачей сорок дней и сорок ночей руби­ли головы красным. Руки доблестных палачей устали, а они рубили и рубили. Эй, эй, смотрите, вон в степи курган сложил Батырбек Болуш из голов большевиков. Эй, эй, курган до самого неба достанет. Эй, эй! Слав­ные джигиты, сколько коней и сёдел досталось вам!. Эй, эй, славный курбаши Батырбек Болуш.

От хвастливых славословий глашатая мужества у Алаярбека Даниарбека не прибавилось. Он отлично по­нимал всю вздорность и ребяческую наивность воплей мирзы, но знал, что говорят вообще о Батырбеке Болуше, Алаярбек Даниарбек терялся все больше. Он поминутно вздрагивал и даже начинал икать, пото­му что горбун имел неприятную привычку вкрадчиво трогать руку или плечо собеседника, точно стараясь физическим прикосновением крепче утвердить в нём высказанную им мысль. Алаярбеку Даниарбеку рука Болуша казалась холодной, ледяной, a прикосновение её — прикосновением ангела смерти Азраила. Горбун чувствовал необыкновенное расположение к вновь об­ретенному другу, как он его называл, и развлекал его разными занимательными историями. Вообще, если бы не все самые достоверные зловещие слухи, Алаярбек Даниарбек мог бы подумать, что рядом с ним едет приятнейший и воспитаннейший человек, заслуживаю­щий глубокого уважения.

Весь день ехали по степи и только после захода солнца остановились на привал. Костер горел ярко. Дым отгонял противно гудевшие комариные стаи, про­хлада приятно ласкала лицо, вкусно пахло из котлов, и Алаярбек Даниарбек постепенно пришёл в себя и обрел способность спокойно рассуждать и думать… Нет, трусить он не собирается. Чего пугаться? Он ещё обведёт вокруг пальца этого проклятого

с жен­ственным лицом курбаши. Не с такими ещё Алаярбек Даниарбек имел дело! Но почти тотчас холод липкими струйками опять пополз в сердце. Батырбек Болуш всё таким же вкрадчивым ласковым тоном рассказывал:

— Вы, дорогой Даниар, говорят, родом с Кавказа, где знают толк в драгоценностях. Говорят, вы поездили по свету немало. Имели счастье совершать молитвен­ные ракъаты под куполом Айя-Софии в Стамбуле, ли­цезреть мечеть Омейядов в Каире, успели посетить да­же страну ференгов. Вы знаток вещей восточных и западных. Не откажите осмотреть и оценить вот это.

Он вынул из мешка золотой браслет, весь усеянный рубинами. Повертев его в руках и подивившись его блеску и красоте. Алаярбек Даниарбек вдруг заме­тил, что во впадинах узоров и в гнёздах, в которые вставлены драгоценные камни, спеклась не то чёрная грязь, не то... И вдруг ему стало жарко и холодно от внезапно мелькнувшей страшной догадки.

— Э, э, — пробормотал он, — я, я не специалист... это ювелир может...

— Жаль, — заметил Батырбек Болуш, — я хотел бы знать, браслет дорогой? А знаете, его носила одна намданекская красавица. Я увидел его у неё на руке, когда она полой камзола закрыла своё лицо. «Зачем тебе, простой дехканке, такая ценная вещь? Времена, красавица, неспокойные, как бы тебя не обидели, а? Продай лучше мне браслет!» Но она оказалась упря­мой и несговорчивой, как все женщины. Она не хоте­ла продать браслет. Видит аллах всемилостивый, я хотел купить его.

Он замолчал, как будто не замечая, что Алаярбек Даниарбек смотрит на него с ужасом.

— Увы, она оказалась сварливой и злой, точно самка барса. Красавица дралась и царапалась, как кошка. Застежка не раскрывалась, а я решил взять браслет, и пришлось....

Он рубанул ребром ладони в воздухе.

— Вы... руку... ей? — холодея спросил Алаярбек Даниарбек.

— Увы, я торопился... А жаль, что вы не хотите оценить браслет.

— А женщина?..

Но мысли Батырбека Болуша уже отвлеклись в сто­рону, и он заговорил о другом:

— Господин Даниар, — проговорил он медленно, — мы не достигли высоких степеней и не заслужили высокого доверия зятя халифа, но, зная, что вы озаре­ны его благосклонностью, мы хотели бы получить у вас скромный совет.

— П-п-пожалуста!

— Вы не заметили в степи кое-чего?

— Нет.

— А на реке?

При всей почтительности тона вопросы Батырбека Болуша очень смахивали на допрос, и Алаярбек Да­ниарбек вдруг вспылил:

— Что вы, господин Батырбек Болуш, от меня хо­тите, наконец?

— Извините... — несколько оторопел курбаши, — по­говорят два глупца — дело испортят, поговорят два умных — дело сделают. Мы не хотим вам доставить беспокойства, мы хотим вашего совета. Мы даже не осмеливаемся беспокоить вас вопросом: где ваши про­славленные воины? Почему вы так с безумной храб­ростью ездите в одиночестве по степи, не боясь подстерегающей всюду гибели?..

— Ладно, ладно, — пробормотал Алаярбек Даниар­бек, видя, что он зашёл далеко, — вы спрашиваете о каюках на реке?