Набат
Шрифт:
— Генетический код, — подсказал Судских.
— Он самый, — поддакнул Тишка уверенно. — Наслышаны. И чтобы зародилась душа, заполнила все клеточки тела, стало хватать всего девяти месяцев.
— Получается, — озадачился Судских, — если случится новая катастрофа, мы превратимся в кроликов?
— Ты очень прав, княже, — серьезно подтвердил ангел. — Не допусти этого…
Они поднимались выше и выше по белесым ярусам. Светлело. Так высоко Судских еще не взбирался. Сердце предчувствовало необычное — предчувствие легкого сна, после чего все сбывается. Его ангел был рядом, за его спиной умилительно подрагивали
— Остановись! — прозвучал твердый голос.
— Ох ти мне! — присел от неожиданности Тишка.
Пред ними возник архангел Михаил в своем греко-римском облачении, и крылья его не в пример Тишкиным выглядели по-военному внушительно и крепко.
— Рановато засуетились, — строго произнес Михаил.
— Извините, — пробормотал Судских. — Мы прогуливались.
— Немножко, — добавил Тишка.
— Ты, малец, ступай в казарму, — обратился к нему Михаил, — ас ним я сам займусь.
— Началось, — с тоской прохмолвил Тишка.
— Что началось? — не понял Судских.
— Ариман нарушил условия, кончилось перемирие.
— Дьявол сошел на землю, — пояснил Тишка. — Битва грядет. Прощевай пока, Игорь свет Петрович. Остерегайся, но я завсегда рядом, если в беду попадешь, хоть и в ратники ухожу.
Судских подивился превращению легкокрылого ангела своего в ратоборцы: с мечом у пояса, на ногах поножи, панцирь на груди светлого металла, как и меч, прочный и даже крылья стали крепче.
— Не рассусоливай! — грубо напутствовал архангел Михаил, и Тишку будто ветром сдуло.
Едва он исчез, Михаил спросил строго:
— Что тебе надо от Всевышнего?
— Решать пора, вернуться или остаться.
— Так решил, в какую сторону?
Судских видел по лицу архангела, что ему явно некогда, а его ответ не готов.
— Я, кажется, чего-то еще не знаю, — ответил он честно.
— Не кажется. Это так. Пойдем. Времени в обрез. Пока Симон и Гавриил готовят ангелов к походу, я уступлю тебе. Пошли.
— Куда? — естественно, спросил Судских.
— Сам должен увидеть, во что Всевышний оценил раздвоение души. Тогда и делай вывод. А на будущее скажу, если без меня возвращаться будешь: ты можешь перенести свою встречу с Господом на следующий раз.
— Я не хочу на следующий раз.
— Помолчи. Не твоего ума дело. Тогда с тобой в этот раз не случится смерти. Что бы ни случилось.
Он говорил на ходу, и Судских вслед за ним спускался ниже и ниже по темнеющим с каждым шагом ярусам.
— Смотри, запоминай и ничего не спрашивай. Только со мной ты можешь пройти все ярусы и не подвергнуться притяжению нечистой силы. Тишка слаб, а ты подавно…
Судских припомнил слова Тишки: «Даже со мной нельзя туда попасть. Зело гадкие места».
Они прошли через галерею, где бывали с Тишкой. На миг он увидел лицо с затаенной усмешечкой и догадался: молчаливый маршал влачит свою судьбу дальше, и не освободиться ему от тяжкого груза. Много знал он, за многое ответчик… В галерее было темновато, лишь багровые блики вырывали из темени отдельные тени. На миг он увидел знакомый лысоватый череп, склоненный над огоньком.
— Владимир Ильич? — невольно воскликнул Судских.
— Я, батенька, — грустно ответил унылый человек в мешковатом костюме. — Сморчки вот подвариваю,
Судских разглядел спиртовый примусок и кастрюльку-ма-нерку.
— У меня очень болит голова, а сделать хотелось бы еще много.
— А где ваши экстраврачи?
— Врачи? Меня еще в Швейцарии напичкали гадкими снадобьями, превратили в наркомана, я боялся говорить о главной, надеялся успеть и обмануть время.
— Сифилис?
— Кто придумал эту глупость? — возмутился он. — Я с пятнадцати лет импотент, последствие вульгарного онанизма, это не важно, а страдал я от наследственной нейроцирку-ляторной дистонии, и все об этом знали. Но я был одержим идеей, и всем это нравилось. Я сгорел от чрезмерного труда выглядеть сильным и здоровым. Голова болела всегда и теперь болит.
— А за Россию она у вас болит?
— При чем тут Россия? Я мыслил глобальными масштабами. Россия — испытательный полигон, вожди ей теперь не нужны. Один покой…
— Не задерживайся! — грубо поторопил архангел Михаил. — Этот плут даже здесь придуривается, врет, боится попасть ярусом ниже, а объясняет свое плутовство на обычный манер: хотелось, как лучше, извините, не получилось. Всевышний распорядился держать всех плутов вместе. Нет от них проку ни там, ни здесь…
Пока он говорил, увлекая Судских по наклонной галерее, промелькнули в каморках, словно в купе ночного экспресса, Бухарин, Троцкий, Менжинский, Свердлов, еще кто-то с намасленными плешами и столь же масляными улыбками учтивости. Здесь они улыбались, там обрекали на смерть и голод людей. Каждый что-то варил на примуске или спиртовке, помешивал что-то в кастрюльке или мензурке. И что-то пога-ненькое было во всем этом действе. Бывшие вожди прихватили с собой заботу о чреве, никак не речи и манифесты, их естество осталось земным — пожрать. Ради жратвы они готовы были маскироваться под кого угодно и даже под порядочных людей.
«Здесь только наши?» — подумал Судских, и архангел Михаил ответил, будто читал его мысли:
— Здесь те, кого ты хотел увидеть, кому не доверяешь.
Ярусом ниже багровые блики исчезли, гниловато-зеленое свечение заменяло свет. Тени здесь не передвигались, а текли медленно из стороны в сторону.
— Боже! — приглушенно воскликнул Судских, и архангел Михаил оборвал его резко:
— Молчи! Молчи и наблюдай.
Мимо проплыла тень, размазанная в плоскости. На следующей Судских сосредоточил внимание, отчего тень подобралась, поджалась, стала узнаваемой, как и его деяния познались после его смерти.
«Никита! — догадался Судских. — Вечный Иуда, недоучка, дилетант, возомнивший себя пупком земли. Так тебе и надо!» — не стеснялся Судских.
Размазанной медузой проплыл Борька-алкаш, к нему в ноги пристроилась некая рыжая личность, за ними скользил ужом Мишка Меченый. Они даже не скомпоновались при звуке твердых шагов архангела Михаила. Слабые там, здесь им вовсе не хватало усилий.
— Последний нижний ярус, — напомнил архангел.
Они двигались в кромешной темноте. Судских ощущал, что сверху каплет, снизу подсасывает и мерзкое зловоние превращает низ и верх в единую неживую субстанцию. Он не различал лиц, хотя тени роились вокруг плотно, буквально наталкивались на них в торопливой поспешности высказать немую просьбу или пожаловаться на кого-то.