Набат
Шрифт:
— Потому, господин президент, — ждал откровенности президента Судских.
— А вот если я дам отставку Шумайло? Докладывают, зарылся мужик, — сощурился президент. — Воливач грозился замену дать…
— Значит, подыщет, — не торопился Судских открывать карты.
— А вот если замену найдет генерал Судских?
«А вот если Воливач узнает о торге?» — прищурился и Судских.
— Да не тушуйся, Игорь Петрович, — понял его президент. — Я ведь попрошу его дать список пошире, а в нем и твои будут. Так?
«Решайся, генерал, —
— У меня только одна кандидатура, но такой человек мне самому нужен, — вздохнул Судских. — Мой зам, полковник Бехтеренко.
— Опять хохол! — поморщился президент.
— Русские, как выражается Мастачный, — это одичавшие хохлы, — усмехнулся Судских.
— Решено! — полез в бар президент.
На сей раз Судских не отказался.
Содержимое графинчика оказалось не коньяком и не виски, а хорошо очищенным самогоном, подкрашенным скорлупой грецкого ореха.
— От стронция, говорят, помогает, — объяснил президент. — Люблю я это дело, — кивнул он на графинчик и захохотал, вконец расслабившись и подобрев.
— Но ведать зонами должно наше Управление, — охладил его Судских.
Президент посмотрел на Судских трезво и внимательно: «Какой ты…», и кивнул.
— Лады. Но только попробуй прямо сейчас выстроить для меня теорию подобного нонсенса.
— Это не чепуха, — отрицательно покачал головой Судских. — И не чудо. Я гак думаю, — он прокашлялся. — В Армагеддоне-2 остались вместе с обслуживающим персоналом и ученые, имевшие на то время весьма оригинальные работы в области ядерной физики. В частности, родители известной вам девочки, что в Карпово открыла огонь, незадолго до этого подготовили исследование, и довольно оригинальное, о природе нейтрино. Работу немедленно засекретили.
Вполне возможно, что они изобрели там нечто. Ведь комплекс в Зоне не демонтировали, оборудование его пригодно для исследований. Я думаю, перед лицом реальной смерти они сумели нейтрализовать действие радиации.
— Неужели это возможно?
— А почему нет? Утопающий хватается за соломинку, и спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Им терять было нечего. Теоретически эту возможность не сбрасывали со счетов. Возможно, в Зоне осуществили практический вариант.
— Мама моя, — прошептал президент. — Это ж…
После этого восклицания по телу Судских будто пробежала дрожь и будто бы пахнуло озоном. «Нужен схлоп», — всплыли слова Гриши Лаптева.
— Господи! — вскинул руки президент. — Сделай теорию практикой! В монахи уйду! — После такого всплеска он опять стал серьезным: — Игорь Петрович, почему работу засекретили?
— А работам по нейтрино почему-то всегда не везло. Осуществление их требует больших материальных затрат и массы энергии для ускорителя. Вот уверен: у них там получилось!
— Сколько нужно для этого денег? — простовато, как торговец сникерсами, спросил президент.
— Если в лучшие времена не хватало, сейчас — сомневаюсь.
— Но ведь возможно! Верую! Все, Игорь Петрович, вплотную берись за эту головоломку. Все зоны будут переподчинены тебе. И давай мне этого хохла твоего. Решено.
Они уже въехали на территорию загородной резиденции президента, водитель терпеливо дожидался распоряжений.
Они попрощались, и Судских направился к своей «Волге».
Охранники из машин сопровождения ушли за президентом, и, проходя мимо задней, Судских задержался, увидев через приоткрытую дверцу одного оставшегося.
«Слухач», — понял он по прибору в руках сидящего на заднем сиденье. Тот нагловато ухмылялся. Судских не стал церемониться:
— Все записал?
Тот неторопливо кивнул.
— Тогда понял, что начальство меняется. Давай кассету.
— Не-а, — ответил слухач. — Поживем — увидим.
Судских не стал настаивать. «Теория, — философски рассудил он, — еще не практика. Шумайло кусачий тип, и у него наверняка есть козыри, коли его вассал не боится».
Уже шла цепная реакция беспредела, в которую был втянут сам Судских; разумными мерами ее не остановить, а меры пресечения только усиливали беспредел.
— Так не отдашь? — снова спросил Судских.
— У меня свой хозяин, — не стеснялся слухач.
— Смотри, тебе жить, — добродушно сказал Судских и нагнулся к открытой дверце, в потайничке которой приметил газовый баллончик. Слухач опередил его.
— Не дури, Судских! — схватил он баллончик. — Совсем заелся?
— Кассету! — процедил негромко Судских.
Со стороны казалось, идет милая беседа, а за приоткрытой дверцей машины пистолета в руках Судских никто бы не увидел. Слухач отдал кассету.
— А я наизусть знаю весь разговор! — с издевкой сказал он. — Может, пристрелишь?
Хлопка выстрела никто и не услышал.
— Змей поганый! — прохрипел слухач, повалившись на сиденье.
— Добро творя рукою, полной зла, — пробормотал он, усаживаясь за руль машины охраны. Своей «Волге» он велел следовать за собой.
У ворот их пропустили беспрепятственно.
«Что это у меня последнее время руки какие-то липкие?» — спрашивал он себя, заведомо зная ответ.
4 — 21
Патриарх настоял на аудиенции и был принят незамедлительно в светлое утро Пасхи. Светлым оно выглядело символически, на самом деле небо выжимало из туч морось, которую так и хотелось назвать жирной. Небывалый случай — Пасха без солнышка: у храмов перешептывались, расходясь — роптали.
— Видать, приспичило владыке, — сказал президент, нехотя одеваясь. Хмурому утру он не удивился: жизнь дала трещину, даже на каникулах не дают отдыхать. — Приглашай, — устало и раздраженно сказал он Гуртовому.