Набат
Шрифт:
– А почему вы с Кудрявцевым разошлись в разные стороны, почему не вместе пошли?
Вопрос не сложный и совсем не каверзный, но Куницкий не ожидал его и мысленно со странным удивлением повторил про себя: "А действительно, почему?" А вслух ответил:
– Получилось это в суматохе. Я знаю город, и поэтому Кудрявцев должен был следовать за мной, держаться возле меня. Когда появились немцы, уже после моих выстрелов, я быстро бросился за угол, в укрытие. Я был уверен, что Кудрявцев идет за мной. Остановился за домом, смотрю - его нет. Уже стемнело. Прислушался, жду. Слышу
– Я ответил тоже слабым свистом. И в это время сзади меня схватили двое эсэсовцев. Усадили в коляску мотоцикла и сразу в гестапо.
Куницкий умолк, словно выложил все и можно было на этом ставить точку. Плоское серое лицо его и бесцветные навыкате глаза выражали теперь усталость и глубокое уныние. Бойченков слушал его внимательно, не выражая, однако, ни малейшего волнения. Ему виделась на последней фразе Куницкого не точка, а всего лишь многоточие. Он спросил:
– А дальше?
– Сразу допрос. Отпираться было глупо - у них мой пистолет и граната. Я назвался Давидонисом из отряда НСЗ. Спросили имя командира отряда. Я сказал: Ярослав Ковальчик. Мне не поверили. Избили и бросили в одиночку, посоветовав подумать до утра. А утром на допросе мне сказали, кто я и что: Адам Куницкий из группы Алексея Гурьяна и все прочее, как и было в действительности. Даже назвали ваше имя. Сказали, где дислоцируется ОМСБОН. Я понял, что нас кто-то предал. Но продолжал все отрицать. Мол, не знаю никакого Гурьяна, никаких Ядвиги Борецкой и Веслава Качмарека - это хозяин нашей конспиративки. Твердил свое: я Давидонис из отряда Ковальчика.
– И тогда вам сделали очную ставку?
– перебил Бойченков.
– Нет. Никаких очных ставок не было. Просто били. Мы встретились со своими уже во дворе тюрьмы, в ту последнюю ночь, когда нас сажали в автобус.
– В автобусе вам не удалось переговорить друг с другом?
– Пытались, но охранники заставили нас замолчать.
– Кто пытался?
– Радист. Он сказал, что уверен, что нас предал Кудрявцев. У него на этот счет были какие-то основания. Но договорить ему не дали.
Это была существенная деталь. Почему Куницкий не указал на нее в своей записке? Но Бойченков не стал заострять на этом внимания, спросил о другом:
– А вы как думаете?.. В отношении предательства? Куницкий скособочился, пожал угловатыми плечами, ответил с вдумчивой осторожностью:
– Думать можно и так и этак. Нужны улики, а их у меня нет.
– Но вы говорите, у радиста были улики?
– Возможно. Иначе не стал бы он зря оговаривать своего товарища. Я не допускаю, чтоб можно было бросить такое тяжкое обвинение без доказательств.
– А скажите, товарищ Куницкий, когда произошел взрыв, началась стрельба и остановилась машина, почему вы потащили за собой Борецкую?
– Не знаю… Возможно, потому, что мы сидели рядом, и потому, что она женщина.
– Он сделал благообразное лицо и потупил скорбный взгляд.
– А другие товарищи бросились вслед за вами из машины?
– Не знаю: было темно. И потом, в такой суматохе все решали секунды.
– В лесу вы ждали товарищей?
– Да, ждали. Но потом решили, что ждать бессмысленно. Да и рискованно: по нашим следам могли идти овчарки. Надо было уходить в глубь леса.
– А кто, по-вашему, напал на машину и помог вам бежать?
Вопрос этот для Бойченкова был одним из главных, беспокоящих его. Иногда казалось ему, что именно в этом вопросе кроется ключ к разгадке всех неизвестных.
– Сначала мы решили, что наши, партизаны. Потом выяснилось, что не наши.
Куницкий отвечал медленно, с какой-то вялостью, переходящей в безразличие.
– Тогда кто же?
– Бойченков схватил его настороженным острым взглядом. Куницкий не выдержал этого взгляда, отвел глаза в сторону и снова пожал угловатым плечом:
– Трудно сказать. Было предположение, что на нашу машину напал отряд "аковцев". Но потом выяснилось, что в том районе "аковцев" нет. Не исключено, что это были люди Мариана Кочубинского.
– Вы думаете?
– В голосе Бойченкова прозвучала ирония.
– Трудно сказать, - повторился Куницкий.
– А что из себя представляет Ядвига Борецкая? Вы раньше с ней не были знакомы?
– Нет, не был. Знаю ее немного. Больше по отзывам партизан. Очень храбрая. Коммунистка. Родителей ее немцы казнили. В отряде пользуется большим авторитетом. Вести нашу группу сама напросилась. И даже настояла.
– Вот как? Сама напросилась. А разве не Слугарев ее назначил?
– Это была неожиданная для Бойченкова новость.
– Слугарев возражал. Во всяком случае, он не хотел, чтоб она шла.
– Откуда вам это известно?
– Гурьян говорил. Да и сама Борецкая рассказывала.
– Кстати, скажите, пожалуйста, партизанам были известны подлинные фамилии участников группы?
– Нет, конечно, мы строго придерживались инструкции и называли друг друга по именам.
"Это важно, - отметил про себя Бойченков, но решил не заострять на такой детали внимание Куницкого. Если этот факт достоверный, значит, группу предал кто-то из наших, московских".
На письменном столе у подполковника среди бумаг Куницкий увидел экземпляр "Беловирер цайтунг", в котором были напечатаны портреты сбежавших "преступников", "агентов НКВД" Адама Куницкого и Ядвиги Борецкой. Дмитрий Иванович взял газету и подал ее Куницкому, спросив:
– Видели?
Куницкий смиренно кивнул. Худощавый, шустрый Бойченков подошел к окну, задумался. Потом снова вернулся к столу, сел в кресло. Сказал с острым чувством огорчения:
– Жалко ребят… - и потом, после продолжительной паузы: - Ну, а вы, товарищ Куницкий, чем намерены теперь заниматься? Как вы понимаете, после этих фотографий ваше появление в оккупированной Польше нежелательно. Мы думаем откомандировать вас и Борецкую в распоряжение Союза польских патриотов.
– Я над этим еще не думал… Может, есть смысл вернуться в университет?
– Он смотрел на Бойченкова доверчиво, вопросительным взглядом, осторожный, исполненный холодной логики, спрашивая совета.