Наблюдатели

Лавкрафт Говард Филлипс

Неотрывно глядя на происходящее и пытаясь найти ему хоть какое-то объяснение, Уолтерс начал испытывать такое чувство, словно кто-то пытался ему что-то внушить; казалось, стеклянный круг притягивал к себе взгляд человека, заставляя смотреть на себя помимо его воли. В то же время мысли Николаса приняли весьма странный оборот; постепенно интерес к стеклянному глазу и свечению начал ослабевать, уступая место смутному чувству смещения земного пространства и размеров, знакомых ему с детства; с внезапной тревогой и беспокойством Николас начал ощущать, как его затягивает что-то похожее на сон или гипнотический транс. Он словно падал в бездонную яму.

Тогда он вновь зажег лампу.

Он пришел в

себя не сразу. Свечение выпуклого глаза исчезло, все вокруг выглядело прозаично — если только вид этого кабинета можно было назвать прозаичным. Уолтерс вздохнул с облегчением. Обнаружив, что на его лбу выступили капельки пота, он смахнул их рукой.

Какой бы ни была природа этого явления, оно казалось невероятным. Чувствуя, как дрожат ноги, Уолтерс сел и попытался объяснить самому себе, что же все-таки происходит в доме и почему. Совершенно очевидно, что стеклянный глаз — это не просто украшение. Но как он здесь оказался?

Уолтерс вновь забрался по стремянке к украшению над камином и принялся рассматривать его при свете лампы. Ничто не указывало на его возраст. Возможно, оно было помещено здесь еще при постройке дома. А значит, следует разузнать, кто и как его строил, а поскольку дом явно старше любого из жителей Данвича, придется наводить справки в архивах. Также необходимо выяснить все о его бывших жильцах. А вдруг они видели то же самое? Или что-то еще более потрясающее? Эта мысль наполнила Уолтерса тревогой и в то же время волнующим предчувствием открытия.

Но если он собирается проводить расследование, значит, ему придется задержаться в доме Эберата Уэйтли дольше, чем он рассчитывал. Не вдохновленный такой перспективой, Уолтерс слез со стремянки.

Решительно выбросив из головы мысли о стеклянном глазе, он заглянул в темную комнату, где сушились фотографии, после чего поднялся на второй этаж, чтобы осмотреть комнату в мансарде, где решил провести ночь. Был уже поздний вечер, и ему очень хотелось спать. Уолтерс поставил лампу на стол и открыл окно; снаружи все было по-прежнему — козодои, лягушки, необычные крики и звуки со стороны темных холмов. Мансарда выходила окнами на Данвич; выглянув в окно, Уолтерс увидел, что огонь на Круглой горе погас, однако точно такой же теперь венчал другой холм на левой стороне долины, где-то возле дороги, ведущей в Эйлсбери-Пайк; и звуки, такие непривычные для человеческого уха, доносились уже оттуда.

Уолтерс разделся и лег в постель. Но несмотря на усталость, уснуть он так и не смог. В голове вихрем проносились разные мысли, вторя звукам долины. Тобиас Уэйтли явно знал больше, чем решился ему сообщить. Но лучше разыскать кого-нибудь из «образованных» Уэйтли — от них можно ожидать больше фактов и меньше суеверных предположений, приправленных хитрыми недомолвками и презрительными, двусмысленными ухмылками. Если покопаться в библиотеке Спрингфилда, можно будет выяснить, когда был построен дом, а может быть, и узнать историю нескольких поколений семейства Уэйтли, проживавших в Данвиче.

Вот так, лежа в кровати и размышляя, Уолтерс неожиданно почувствовал, как в нем начинает расти ощущение дома как некоего самостоятельного живого существа, не терпящего присутствия посторонних; и сердце этого существа, несомненно, находилось в кабинете, который был источником энергии, дававшей жизнь всему дому. Уолтерс чувствовал, как его затягивает некая сила, и ему приходилось бороться с подспудным желанием выскочить из кровати и бежать в кабинет. Как все это странно и удивительно! Он ощущал на себе действие колдовских чар, дурных предчувствий, тревоги, страха — и вместе с тем некоей сверхинтуиции, как будто находясь на пороге величайшего открытия, которое его обессмертит.

Он уснул где-то после полуночи. К этому времени козодои наконец

угомонились, и только несколько лягушек еще подавали голоса. Ночь была совсем тихой; крики на холмах, так тревожившие Уолтерса, также смолкли. И все же спал он плохо — ему все время снились сны, каких не бывало у него прежде; снилось далекое детство и еще кто-то — кажется, дед по отцовской линии, которого он почти не помнил и о котором ничего не знал; снились громадные мегалитические здания, незнакомые пейзажи, холодный космос где-то в глубинах Вселенной, среди далеких чужих звезд. А периодически просыпаясь, он ощущал равномерную пульсацию, словно в самих стенах дома тихо билось живое сердце.

IV

Утром Уолтерс отправился в Спрингфилд. После ланча в местном ресторанчике он зашел в публичную библиотеку, где представился библиотекарю, господину средних лет, чье имя, согласно правилам, было указано в настольной табличке — Клиффорд Пол. Ему Уолтерс и объяснил цель своего визита.

— Вы пришли в нужное место, мистер Уолтерс, — сказал Пол. — У нас есть документы, касающиеся и дома, о котором вы говорите, и всего семейства Уэйтли. Старинная семья. И достойного происхождения. К сожалению, сейчас у них не лучшие времена. Впрочем, нас интересует их прошлое, а не печальное настоящее.

Уолтерса проводили в читальный зал, где перед ним выложили архивные документы, связанные с историей округа, и несколько объемистых папок. Сначала он просмотрел архивы — один из тяжеленных фолиантов, заполненный в основном автобиографическими и биографическими заметками различных людей, обычно членов семейств; публиковались они главным образом за счет тех, чьи имена были упомянуты на страницах книги. Большая часть материала касалась самых обыденных фактов и была безнадежно обыденной.

Уолтерс нашел фотографию — совсем плохонькую, воспроизведенную, видимо, с еще более плохой ферротипии,^[5] — Сайруса Уэйтли, удивительно похожего на кого-то, кого Уолтерс видел совсем недавно, что было, конечно же, полным абсурдом. Описание жизни Сайруса оказалось на редкость кратким. Дом, расположенный недалеко от Данвича, он купил у некоего Дадли Роупса Гловера, наследника сэра Эдварда Орма, который построил его в 1703 году, после чего в течение двадцати лет, предшествовавших его исчезновению, путешествовал по Европе. Гловер также почти не жил в усадьбе, предпочитая проводить время в Европе. И более о доме ни слова.

Что касается Сайруса Уэйтли, то информация о нем была скудной: путешествовал; был дважды женат; от каждой жены имел сына; один из сыновей стал его наследником; второй покинул дом еще юношей, и больше его никто не видел. О занятиях Сайруса Уэйтли было известно только то, что он был «землевладельцем» и, возможно, спекулировал земельными участками. Эберат Уэйтли, сын Сайруса, ставший его наследником, в записях практически не упоминался.

Однако в папке с документами, касающимися семейства Уэйтли, оказались записи иного рода. Они, наоборот, изобиловали множеством мелких подробностей. Первые записи относились ко времени появления семейства в Данвиче. В Северный Массачусетс Уэйтли перебрались в 1699 году из Аркхема, здесь и проживали до 1920 года, когда опубликовали историю округа. В разветвленном генеалогическом древе семейства были указаны и Эберат, и его пропавший брат Чарльз. Приводились биографии родственников, в основном в виде коротких некрологов, взятых из газеты «Рипабликен», издающейся в Спрингфилде, или аркхемской «Эдвертайзер». Но были и другие документы, которые Уолтерс читал гораздо внимательнее, чем официальные некрологи, поскольку собрал их некто, обладающий более живым воображением, нежели обычный клерк.