Наблюдатели
Шрифт:
– Уверена в этом, – кивнула Кэтрин. – Обязаны.
– Рассказывая друзьям о добросердечных волосатых обезьянах, которые так трогательно о них заботились.
– Это нечестно – так говорить о них! Они более высокого мнения о нас!
– Почему? Разве мы для них не обезьяны? Опасные обезьяны с атомными бомбами!
– Может быть, это справедливо в отношении расы, – сказала Кэтрин, но не отдельных личностей. Не знаю, как было у вас с Глэйр, но Ворнин, кажется, уважал меня. Он, разумеется, понимал, что я только человек, но никогда не смотрел свысока, никогда не насмехался.
– То
– Они весьма своеобразные существа, – кивнула Кэтрин. – Я уверена, что, независимо от того какие чувства мы с вами испытывали к ним, они отвечали нам взаимностью. Они были сердечными… добрыми…
– Интересно, а каковы краназойцы? – неожиданно произнес Фолкнер.
– Кто?
– Та, другая раса. Их галактический соперник. Разве Ворнин не рассказывал вам о холодной войне в космосе?
– О, да.
– Вот что забавно, Кэтрин. Мы даже не знаем, каковы дирнане вообще хорошие или плохие?
Те двое, которых мы повстречали, были очень хорошими, но, предположим, разумнее было бы поддерживать краназойцев. Нам приоткрыли лишь щелочку, описывая свои дела. Вот почему я назвал нас обезьянами. В космосе идет борьба, нам на это намекнули, но мы по-настоящему не знаем, какова цель и причина этой борьбы. А небо полно дирнанских и краназойских кораблей, с которых следят за нами, плетут хитроумные заговоры, пытаясь переиграть друг друга, – Фолкнер пожал плечами. – Подумаешь об этом – и голова кружится.
– Ворнин говорил, что когда-нибудь срок действия соглашения закончится и они смогут открыто вступить с нами в контакт.
– Глэйр тоже говорила от этом.
– И когда же, вы думаете, это произойдет?
– Может быть, через пятьдесят лет. А может, через сто или тысячу. Не знаю!
– Будем надеяться, что скоро.
– Почему, Кэтрин?
– Чтобы Ворнин вернулся. Ворнин и Глэйр, они оба. И мы с ними снова встретимся.
Он печально покачал головой.
– Это опасное заблуждение, Кэтрин. Они не вернутся. Даже если соглашение отменят на следующей неделе, вы никогда больше не увидите Ворнина. А я – Глэйр. Можете в этом не сомневаться. Разрыв окончателен.
Другого не дано. Любовная связь между людьми с разных планет не может иметь будущего. Они сделают все, чтобы мы их больше никогда не повстречали. Это, разумеется, ранит, когда любовь обрывают таким образом, но они намерены дать этой ране зажить и больше не открываться.
– Вы на самом деле считаете, что это невозможно?
– Послушайте! – воскликнул он. – Сохранить любовь достаточно трудно даже для двух человеческих существ. Всегда трудно делить жизнь с другим человеком. А если этот другой даже не человек?
– Не думаю, что это так трудно – любить, – сказала Кэтрин. – Или сохранить любовь. Конечно, если этот другой – существо из чужого мира, это, пожалуй, труднее, но… – Она замолчала. – Ладно. Я, кажется, говорю глупости. Их больше нет. Каждый из нас пережил нечто необычное и замечательное, а теперь нам осталось только подбирать черепки.
Фолкнер почувствовал, что это намек. Но он не мог откликнуться на него. Не сейчас, не так скоро. Со временем
Он все еще был убежден, что это чертовски трудное дело – делить жизнь с другим человеком.
– Стемнело, – сказала она. – Мне пора домой. Джилл будет капризничать, если я не вернусь сейчас.
– Я отвезу вас.
На небе уже проступили звезды, несмотря на то что их затмевала молодая луна и огни города. Оба непроизвольно взглянули вверх. Он понимал, о чем она, должно быть, думает. Взгляды их встретились, он улыбнулся, она ответила тем же, и они оба рассмеялись.
– Будет не очень хорошо, если мы забудем их, правда? – спросила она.
– Верно. Мне кажется, мы и не сможет их забыть. На несколько недель к нам спустились звезды. Теперь звезды ушли, а мы остались… С этим нужно свыкнуться.
Они сели в автомобиль.
– Я приятно провела сегодняшний день, – улыбнулась Кэтрин.
– И я тоже. Думаю, что такое было бы неплохо повторить.
– И как можно скорее.
– Очень скоро, – твердо произнес Фолкнер. Ему хотелось сказать больше, гораздо больше. И все это будет сказано, в свое время. Он не из тех, кто любит открывать душу незнакомым людям. Хотя ему и показалось, что он и эта женщина скоро перестанут быть чужими. Очень многое их связывало: воспоминания о гладкой, прохладной коже, хитросплетения галактической политики и внезапное расставание. Это очень сильно влекло их друг к другу, поставив отдельно от остальных четырех миллиардов жителей планеты.
У него возникло ощущение, будто где-то внутри начала распрямляться пружина, долгие годы державшая его в напряжении.
Он улыбался, выжимая сцепление. Она тоже улыбалась. Над ветровым стеклом простирался небесный свод. Где-то там, далеко-далеко, были Глэйр и Ворнин.
Он пожелал им благополучного возвращения домой.
22
В деревню вернулась тишина. Празднества Общины Огня завершились, белые разъехались по домам, длинные полосы лунного света легли на центральную площадь. В доме Эстансио бормотал телевизор. Рамон и Лупе уставились, как завороженные, в экран. Тут же сидела их бабушка. Глава семейства в кива играл в кости с друзьями. Росита, мрачная и злая, не выходила из кухни. Она осталась без мужчины на этот вечер: Марти Мачино уехал из поселка. В Сан-Мигеле Марти не видели с того дня, когда Чарли напугал его лазером. Поговаривали, что он снова укатил в Лос-Анджелес.
Чарли не сомневался, что больше он здесь не появится, после того как сдрейфил перед одиннадцатилетним.
Стоя снаружи и глядя через стекло на голубоватое свечение экрана, Чарли слегка дрожал. В долину Рио-Гранде шла зима. Днем в воздухе закружились снежинки. На рождество, возможно, пойдет густой снег. Чарли не пугал холод. Лучше обтрепанного пиджака его согревали две вещи: письмо на квадратном кусочке блестящего пластика и маленькая металлическая трубка, которая могла извергать фантастической силы луч.