Набоб
Шрифт:
Визажа охватил гнев. Он вдруг почувствовал к ней отвращение.
— Тогда, царица, я больше не на твоей стороне! Я уезжаю. Я не могу оставаться в лагере, в котором хладнокровно готовятся погубить Мадека!
Он собирался встать, но она остановила его одной фразой:
— На это я и надеялась!
— Что? Что же я такого сделал, что ты захотела прогнать меня?
Она не ответила.
— Что за месть у тебя на уме, царица? — продолжал он. — Какое зло причинил тебе Мадек? Двести пятьдесят тысяч человек против
— А ну-ка сбавь тон, лекарь! Сбавь тон сейчас же, а не то я прикажу сварить тебя живьем! — Она заговорила вдруг хриплым, сдавленным голосом. — Учти, что я мщу только за смерть моего сына! Почему меня должна тревожить судьба Мадека? Дхарма! Джаты нападут. Скажи мне спасибо, что я предупредила тебя об этом.
— Тогда я уезжаю.
— И уезжай! Я не собираюсь тебя задерживать. Я даже не выдам никому твоих намерений!
Но Визаж не дал сбить себя с толку.
— Если ты согласна отпустить меня, царица, значит, ты потребуешь что-то взамен.
— Ты догадлив, Визаж.
— Что же ты от меня хочешь?
— Угроонг должен жить.
— Но он жив только благодаря тебе. А ты — благодаря ему. Благодаря его оружию.
— Я в это не верю.
— А я уверен. Мои порошки здесь не при чем…
— Вот именно, порошки. Если ты уедешь…
— Так вот что тебе надо! — рассмеялся Визаж.
Сарасвати сняла с головы покрывало и положила свою руку на руку Визажа:
— Лекарь, ты чем-то похож на Мадека. — Теперь она говорила по-французски. — У тебя такая же светлая кожа, как у него, и такие же светлые глаза. Я давно должна была умереть. Что мы такое, Угрюм и я, в этой умирающей Индии? Просто плесень, поселившаяся на трупе. Угрюм устал. Он больше не думает ни о чем, кроме спасения своей души. Он опять призвал Венделя, осыпает его рупиями в обмен на отпущение грехов. Так что, Угрюм не станет участвовать в этой войне.
— Как? Но ты только что сказала мне…
— Но это не означает, что он не одобряет ее. Просто Угрюм не хочет сам ничего затевать против Могола, вот и все.
— А раджа джатов?
— Раджа возьмет наши войска и выступит в поход. Угрюм останется здесь.
— Значит, не я один остался верен Мадеку!
— Как видишь… Так за что ты ненавидишь меня?
— Я не могу ненавидеть тебя, царица!
— Оставим это. Если решил уезжать, поторопись. И отдай мне порошки.
— Порошки? Но кто будет давать их Угрюму?
Глаза Сарасвати гневно сверкнули:
— Послушай, лекарь, либо ты остаешься здесь, продолжаешь заботиться об Угрюме и бросаешь Мадека на произвол судьбы, либо уезжаешь и доверяешь мне свои лекарства! Выбирай! Тебе придется предать либо одного, либо другого. Либо Угрюма, либо Мадека.
Визаж застыл на месте. Его рука по-прежнему касалась ее руки. Сарасвати придвинулась к нему ближе и взяла обеими руками
— Ты кривой, лекарь, но ты красив. Ты честен…
Еще никогда он не ощущал так близко ее кожу, ее духи. Ему больше не хотелось уезжать.
— Отдай мне свои порошки, Визаж. Я думаю, так будет лучше.
…Час спустя Визаж и Сарасвати заперлись в одной из комнат ее покоев. Царице не потребовалось много времени, чтобы разобраться в порошках и эликсирах. Визаж хотел записать ей на кусочке пергамента дозировки, но она отказалась:
— Я все запомнила.
— Теперь спрячь этот чемоданчик в надежном месте. Никто, кроме тебя, не должен касаться его. Ты поняла, высокочтимая царица? Одной капли некоторых из этих эликсиров достаточно, чтобы вызвать мгновенную смерть. Человек даже не успеет ничего почувствовать.
— Я поняла. Ты уедешь на рассвете. Я велю приготовить для тебя коня и охранника. Никто ничего не заподозрит. Если что, скажешь, что едешь за травами, которые растут недалеко от границы, или хочешь поговорить со своим гуру.
— А Боженька? — вдруг спросил Визаж.
— Боженька? Ты думаешь, он захочет ехать к Мадеку вместе с тобой?
— Да. Он ведь тоже был вместе со мной и с Мадеком, когда…
Сарасвати закрыла ему рот рукой:
— Молчи. Я знаю. Так он тоже…
— Он тоже любит тебя, царица… И все-таки он уедет.
— Нет, Визаж. Он… любит меня, и поэтомуон уедет. Как и ты. Но постарайтесь остаться в живых. Пойдем, я отведу тебя к нему.
Они вышли в темный коридор. Остановившись у двери самой дальней комнаты, где Боженька целыми днями корпел над своими замысловатыми механизмами, Сарасвати сказала:
— Ты пойдешь к нему один и сам все объяснишь. Больше мы не увидимся. На рассвете вы должны покинуть город. Прощай.
Визаж посмотрел на нее, тяжело вздохнул и открыл дверь.
…После полуночи Сарасвати тайными ходами прошла в покои Угрюма. Благодаря Боженьке она легко открывала секретные замки и справлялась с защитными механизмами. Она нащупала последний деревянный затвор, и решетка мушарабии медленно заскользила в сторону. Лежавший на кушетке Угрюм вздрогнул и схватил кинжал.
— Это ты?.. — пробасил он и опять упал на подушки.
— Да. — Сарасвати склонилась над горящей на полу лампой.
— А где лекарь?
Ей нравилось мучить его.
— Что? Лекарь? Разве ты болен?
Он притянул ее к себе за край чоли и приставил ей к горлу кинжал:
— Не притворяйся, что не знаешь, где он. Мне нужны порошки!
— А разве тебе мало моей ваджры? — в ее глазах не было и намека на испуг.
— Ваджра! Не выдумывай, царица! Я знаю, что ты подкупила моих охранников… Но достаточно одного моего слова, и они убьют тебя. Ты давно шпионишь за мной! А теперь ты украла у меня лекаря.