Набоков о Набокове и прочем. Рецензии, эссэ
Шрифт:
Соответствовала ли реакция Набокова на атаки «Иванова и К°» этому утверждению? Увы, нет. Видимо, тогда, в начале тридцатых, «патологическое равнодушие» к «дурным» рецензиям еще не грозило Набокову – как не грозило и впоследствии, о чем свидетельствуют и гневные отзывы писателя на книгу его первого «гудмэна» Эндрю Филда 47 , и ссора с Зинаидой Шаховской, позволившей себе не слишком лестно отозваться о «Лолите» 48 , и язвительные издевки над фрейдистскими заморочками Уильяма В. Роу, автора одной из первых монографий, посвященных набоковскому творчеству (Nabokov’s Deceptive World. N.Y., 1971) 49 .
47
См.: SL. P. 517–519.
48
Об этом см.: Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. С. 36–38.
49
См.: Набоков
По воспоминанию В.Е. Набоковой, уязвленный разнузданным тоном ивановской статьи (содержащей, помимо всего прочего, оскорбительные намеки на недворянское происхождение матери Набокова), писатель вознамерился вызвать обидчика на дуэль. К счастью для русской литературы, друзья отговорили Набокова от этой затеи и дуэль не состоялась. Это не означало, что Набоков просто-напросто проглотил обиду и отказался от мести. Нет, вызов был принят. Только вот борьбу Набоков перенес в иную, литературную сферу. Отбивая наскоки Георгия Иванова и его союзников, он вел ее чисто художественными, литературными средствами, очень редко опускаясь до журнальной полемики.
Хотя не пренебрегал Набоков и лобовыми критическими атаками на своих противников. Так, в отзыве о тридцать седьмом номере «Современных записок» (за год до ивановского выпада) он боднул Георгия Адамовича, объявив, что «этот тонкий, подчас блестящий литературный критик пишет стихи совершенно никчемные» 50 , а в ядовитой рецензии на сборник молодых парижских писателей «Литературный смотр» больно задел сразу двух своих заклятых врагов: Зинаиду Гиппиус и Георгия Иванова. Всласть поиздевавшись над Гиппиус – главным редактором сборника, Набоков обрушился на скандальный шедевр Георгия Иванова, «поэму в прозе» «Распад атома»: «…эта брошюрка с ее любительским исканием Бога и банальным описанием писсуаров (могущим смутить только неопытных читателей) просто очень плоха», – и в довершение всего заявил: «…и Зинаиде Гиппиус, и Георгию Иванову <… > никогда не следовало бы баловаться прозой» 51 .
50
Сирин В. Рец.: «Современные записки». XXXVII // Руль. 1929. 30 января (№ 2486). С. 2.
51
Сирин В. Рец.: «Литературный смотр». Свободный сборник // Современные записки. 1940. № 70. С. 284.
Гораздо больше, впрочем, от Набокова доставалось молодым «парижанам», даже тем, кто не принимал непосредственного участия в антисиринской кампании. Достаточно было близости к «Числам» и принадлежности к кругу Адамовича и Иванова, чтобы получить от свирепого В. Сирина хорошую трепку. По всей вероятности, именно этими соображениями можно объяснить появление разносной набоковской рецензии на «Флаги», лирический сборник «монпарнасского царевича» Бориса Поплавского, выпущенный издательством «Числа», – рецензии, своей тенденциозностью, глумливостью тона и безапелляционностью суждений перещеголявшей все антисиринские опусы, вместе взятые: «Что тут скрывать – Поплавский дурной поэт, его стихи – нестерпимая смесь Северянина, Вертинского и Пастернака (худшего Пастернака), и все это еще приправлено каким-то ужасным провинциализмом. <…> Как стихотворец Поплавский до смешного беспомощен, – иногда даже кажется <…>, что это четверо не очень образованных людей сыграли в буриме» 52 .
52
Сирин В. Рец.: Б. Поплавский «Флаги» // Руль. 1931. 11 марта (№ 3128). С. 5. Этими же причинами набоковский биограф Эндрю Филд объяснял стойкое неприятие Набоковым лирики одного из самых ярких представителей «парижской ноты» Анатолия Штейгера. «Его талант был сильно преувеличен, – утверждал Набоков в беседе с Филдом. – Он был весьма посредственным поэтом. Весьма посредственным. С очень ограниченным дарованием и очень ограниченной эмоциональной жизнью. Приятный человек. Обаятельный человек. Хорошо воспитанный человек. И это всё» (Field A. The Life and Art of Vladimir Nabokov. London, 1986. P. 183).
О том, что эти выпады были вызваны стратегическими соображениями, убедительно говорят горькие признания, сделанные Набоковым по прошествии некоторого времени. В «Других берегах» он кается в том, что в своих «посредственных критических заметках» «слишком придирался к ученическим недостаткам Поплавского и недооценил его обаятельных достоинств». В последней англоязычной версии своей автобиографии писатель был еще более эмоционален: «Я не встречал Поплавского, который умер молодым, дальняя скрипка среди близких балалаек. <…> Его гулких тональностей я никогда не забуду, и никогда я не прощу себе раздражительной рецензии, в которой нападал на него за тривиальные ошибки в его неоперившемся стихе» 53 . А еще раньше, почти сразу после переезда в США, в письме к одному из своих новых американских знакомых, Джеймсу Лафлину, он назвал Бориса Поплавского выдающимся поэтом и советовал включить его стихи в готовящуюся антологию русской поэзии 54 .
53
Nabokov V. Speak, Memory. N.Y., 1966. P. 287.
54
См.: SL. P. 37.
Но в боевые тридцатые Набоков не церемонился ни с Поплавским, ни с другими монпарнасцами – например, с Василием Яновским, чей роман «Мир» – «скучный, шаблонный, наивный, с парадоксами, звучащими как общие места, с провинциальными погрешностями против русской
И все-таки гораздо чаще Набоков прибегал к более изощренным методам литературной борьбы. Со своими врагами он расправлялся при помощи многочисленных пародий, мистификаций, издевательских каламбуров, ироничных замечаний и колких намеков. Уже вскоре после появления «сравнительно мягкой, только прямой, заметки» Георгия Иванова в «Руле» было опубликовано стихотворение, выданное Набоковым за перевод из поэмы «Ночное путешествие» некоего Вивиана Калмбруда. В стихотворении (истинное авторство которого определялось достаточно просто, так как имя мифического поэта – Vivian Calmbrood – представляло собой англоязычную анаграмму имени и фамилии Набокова) доставалось и Георгию Владимировичу – «Дни Ювенала отлетели. / Не воспевать же, в самом деле, / как за крапленую статью / побили Джонсона шандалом? / Нет воздуха в сем мире малом…», – и Георгию Викторовичу, регулярно терзавшему набоковские творения в четверговых подвалах газеты «Последние новости»:
55
См.: Сирин В. «Волк, волк!» // Наш век. 1932. 31 января.
Чуть позже неутомимый Набоков изготовил еще одну симпатичную поэтическую бомбочку, предназначенную на этот раз специально для Георгия Иванова:
«Такого нет мошенника второгово всей семье журнальных шулеров».Кого ты так?– «Иванова, Петрова.Не все ль равно…» – «Постой, а кто ж Петров?»Хорошо известна и забавная ловушка, в которую коварный Набоков заманил потерявшего бдительность Георгия Адамовича: стихотворение «Поэты», опубликованное под псевдонимом Василий Шишков. В своем отзыве об этом стихотворении 56 «почтенный критик» (всегда довольно кисло принимавший лирику В. Сирина) «с таким красноречивым энтузиазмом приветствовал появление «таинственного нового поэта», что Набоков – цитирую его примечание к «Поэтам» из книги «Poems and Problems» – «не мог удержаться от того, чтобы не продлить шутку», описав свои встречи с несуществующим поэтом в рассказе «Василий Шишков», «в котором, среди прочего изюма, был критический разбор самого стихотворения и похвал Адамовича».
56
См.: Адамович Г. Рец.: «Современные записки», кн. 69 // Последние новости. Париж. 1939. 17 августа (№ 6716). С. 3.
Но самым излюбленным средством, использовавшимся Набоковым в борьбе против «Жоржей» и их монпарнасских клевретов, было создание сатирических персонажей, за нарочито окарикатуренными образами которых легко угадывались реальные прототипы. Здесь больше всего доставалось многострадальному Георгию Адамовичу, появлявшемуся у Набокова то в роли Христофора Мортуса – зловредной критикессы, не оставившей камня на камне от «сказочно остроумного сочинения» Годунова-Чердынцева, то в сатирическом образе влиятельного литературного критика Жоржика Уранского – продажного писаки из романа «Пнин», в одном из своих feuilleton воспевшего (за кругленькую сумму, разумеется) вирши бездарной Лизы Пниной, «на чьи каштановые кудряшки он преспокойно возложил поэтическую корону Анны Ахматовой» 57 , – то в обличье Адама Антроповича, «незабвенного лидера» «талантливых, необразованных новых критиков-интуитивистов», – проходного персонажа из последнего набоковского романа «Look at the Harlequins!». He забудем упомянуть и язвительный пассаж из тринадцатой главы «Других берегов» о «даровитом, но безответственном» лидере одной из литературных группировок «русского Парижа», совмещавшем «лирику и расчет, интуицию и невежество, бледную немочь искусственных катакомб и роскошную античную томность».
57
Как тут не вспомнить отзыв Г. Адамовича на один из стихотворных сборников его ученицы, поэтессы Лидии Червинской, в котором «тонкий, подчас блестящий литературный критик» недвусмысленно заявил о том, что «она вообще – прямая и едва ли не единственная преемница Ахматовой в нашей литературе» (Адамович Г. Рец.: Л. Червинская «Рассветы» // Последние новости. 1937. 17 июня (№ 5927). С. 3).
Непосредственное отношение к теме прототипов набоковских персонажей имеет рассказ «Уста к устам», трагикомическая история о коммерсанте Илье Борисовиче, который под старость разродился на редкость бездарным романом, густо начиненным замусоленными литературными штампами и клише сентиментальной бульварной беллетристики.
Возжелав опубликовать свое творение (названное «Уста к устам» – отсюда и название набоковского рассказа), доверчивый Илья Борисович попадается на удочку двум ловким дельцам от литературы – критику Евфратскому и писателю Галатову, редактору элитарного парижского журнала «Арион» (сразу же после выхода первого номера оказавшегося на грани закрытия по причинам финансового порядка). Щедро расточая безудержные похвалы автору «подкупающего своей искренностью произведения» (а за глаза глумливо потешаясь над ним), Евфратский и Галатов предлагают Илье Борисовичу напечатать «Уста к устам» в «Арионе» – с тем чтобы, коварно мизерными порциями выпуская злополучный роман, вытянуть у своей простодушной жертвы как можно больше денег для дальнейшего издания журнала.