Набукко
Шрифт:
– Я предполагаю выбраться отсюда пораньше.
– Мы можем предполагать, а…
– Только не надо, эту тему мы договорились закрыть, если ты помнишь.
– Да, дядя Саша, помню. Но вы скажите мне – почему они молчат?
– А вот тут ты не прав. Пока ты валяешься в теньке…
– У меня депрессия! Реактивное состояние. Чем дальше, тем все больше я уверен – мы отсюда не выберемся. Нас не ищут, мы, видимо, в каком-то проклятом местечке, что на радары не попадает и самолеты над которым не летают.
– И что ты предлагаешь?
– Плот, лодку надо строить, но как? С одним ножичком?! Я думал,
– Они понимают язык жестов.
– Сделайте им пару соответствующих жестов, дядя Саша.
– Что-то мне подсказывает – с ними все же надо сначала объясниться. Может, предложить что-то. Заинтересовать.
– То есть?
– Мне кажется, если их сразу так вот начать заманивать на строительство лодки, это их заденет. Пока они как нейтральный газ по отношению к нам, обволакивают ненавязчивым гостеприимством и так далее. А если мы к ним с планом скорого отъезда, вдруг их это заденет. Как бы эти корявые деревянные мотыги не прошлись по нашим головам.
– Не пугайте. Мне кажется, они должны знать поговорку «Баба с возу – кобыле легче».
– Ты не дослушал. Пока ты валялся с похмелья…
– Вы сказали, что не пьете. Никогда. Поэтому я вам и не оставил.
– Это не повод выхлебать литровку скотча. Ты хоть помнишь, какие ты слова орал?
– Что?
– Поэтому не надо мне сегодня про «поматериться». Ты уже. Долго и громко. Хорошо, что они по-нашему не понимают.
– Да ну вас. Вы мне лучше скажите, как вы собираетесь дезертировать из этого забытого… извините, из этого географического кармана.
Дядя Саша с тихим кряхтением перевернулся со спины на живот и огляделся. За полупрозрачными стенами никого не было.
– Боитесь, что нас подслушают? – горько хихикнул Денис.
– Ну-у… Так вот. Я вчера, когда ты… я вышел внезапно из-за пальм, что на берегу, и услышал, как они разговаривают. Не пару слов, как тогда на берегу.
– И?
– Это не просто набор возгласов, как, наверно, было у первобытных охотников. Это язык. Какой-то шершавый такой язык, совсем незнакомый. Не тайский, не малайский, ну, ты понимаешь.
– Ничего пока не понимаю.
– У них есть развитый язык. Они просто почему-то не хотят говорить в нашем присутствии. Может, их ставит в тупик и пугает, что наш язык отличается от их языка. Никогда никого не видели с другим языком.
– А вы говорите, люди как люди. Стыдиться своего языка!
– Почему именно стыдиться!
– Не могу я сейчас думать о каких-то причинах какого-то аборигенского идиотизма. Я должен опохмелиться. Думаю, кто-нибудь из них гонит бражку из здешнего зернышка.
– Как ты собираешься им объяснить, что тебе нужно?
– Скажу – трубы горят – это все понимают. Один раз на Меконге…
– Мне почему-то кажется, что у них никакого самогона не варится.
– Вы как-то очень много про них и про всю эту Убудь чувствуете. Вот лично я ну ничегошеньки про аборигень эту не понимаю и понимать не мечтаю.
– Глотни колы. А лучше сбегай на Холодный ручей.
– Теплая кола – и это все, что вы можете предложить товарищу по несчастью?
– Ну, пойди еще поройся в песке на берегу, вдруг они не все наше барахлишко откопали.
Эта
– Я пойду с тобой.
– Вы же не пьете.
– Скажу тебе честно, как товарищу по несчастью, когда я сижу здесь, мне все время кажется, что какой-нибудь корабль проплывает мимо острова, и совсем невдалеке. Поэтому, пока ты будешь рыться в песке, я буду собирать на берегу кучу сухих веток.
– Вот для чего вы все время вертите в руках зажигалку?
Через два часа они сидели в негустой, можно сказать, чахлой тени наклонных прибрежных пальм и смотрели в сторону гладкого, по неподвижности приближающегося к стеклу, моря. Закрыв глаза, следили, как струйки пота бороздят виски, лоб, накапливаются в бровях, чуть извиваясь бегут по спине. Собранная ими куча тропического хвороста высилась справа шагах в двадцати. Мелкие полосатые крабики сбежались к ней, решив, что эта постройка возведена для их забав.
– Через час растащат, – сказал тихо Денис, – пойду разгоню гадов.
– Сиди, сам открою.
– Неплохо было бы найти сам катер, его ведь тащило волной в ту же сторону, что и нас. Лежит где-нибудь на дне.
– Иди нырни.
– Почему я? – огрызнулся было Денис, но, подумав пару секунд, встал и пошел к воде, на ходу сбрасывая обувь, майку…
Плавал долго, заплыл не очень далеко, много раз нырял, отфыркиваясь, крутился вокруг своей оси, глотал воздух. Очень быстро занятие стало каким-то рутинным. Товарищ инженер перевел взгляд дальше. На мучительно однообразный горизонт. Тоже быстро надоело. Швырнул ракушкой в сторону крабьей банды. Нашел кусок ракушечника в песке, опять швырнул. Это скорее повредило постройке, а не вредителям. Повернул голову в сторону и даже вздрогнул. Шагах в десяти от него, и справа и слева, стояли местные детишки, по нескольку десятков и с той и с другой стороны, и очень серьезно смотрели в сторону ныряющего Дениса. Своего отношения к зрелищу они ничем не выдавали, но было понятно – оно у них есть, и вообще, это событие они считают важным.
Когда ныряльщик направился к берегу, дети как по команде отступили на несколько шагов в глубину пальмовой тени и растворились в зарослях.
Денис, отфыркиваясь, рухнул на песок рядом с напарником.
– Я был прав, он там.
– Глубоко?
– Не достать, метров шесть. Или девять, кто ее разберет, эту глубину. Но это точно он. Вода такая прозрачная, как в Шарме.
– Если говоришь «точно», значит, сомневаешься.
– Да нет, дядя Саша, катер, обязательно катер. И по размерам похож, да и откуда тут взяться еще одному утопленнику!
– Как знать.
– Может, с камешком попробовать?
Товарищ инженер пожал плечами, не открывая глаз:
– Если это не наш катер…
– Наш, наш, ну, я так просто брякнул, играл в объективность. Наш.
– Значит, сюда приплывал еще кто-то. И тогда вопрос – где он?
Денис со стоном сел рядом.
– Съели!
Перед уходом они все же разогнали полосатых, поправили постройку и, не слишком торопясь, отправились домой. По дороге разговор опять с недоступного судна перешел на аборигенские странности. История о подглядывающих детях господина аниматора явно расстроила.