Начальник милиции. Книга 4

Дамиров Рафаэль

— Они все поплатились за это… — процедил Чудинов.

— Нет, Степа, не за это ты их убил… Сам знал, почувствовал в глубине души, что не насмешки ради это всё. Они хотели тебя излечить. Думали, что таким дурацким розыгрышем выбьют из головы твою страдальческую любовь, потому что уже видели, как ты становишься тряпкой. А потом ты уехал на комсомольскую стройку. Увидел объявление на стене, бросил институт и уехал на много лет. Но с женщинами после того случая у тебя не ладилось. Потому, когда вернулся в область, ты снял девицу за деньги. Ты хоть как-то хотел почувствовать себя нужным. Пусть даже за плату. Но ты ее убил. Почему? Я могу лишь предположить,

что она тоже над тобой посмеялась. Может, даже случайно в чём-то И в тебе вспыхнули старые обиды.

— Она… Она… — скрипел зубами Чудинов. — Она рассмеялась. Когда я рассказал, почему у меня никого нет… я ей доверился… Сука…

Я не стал на это отвечать, мне было это безразлично. Я продолжил рассказ:

— А потом ты отсидел за убийство и изнасилование проститутки. А когда вышел, то во всех бедах ты винил своих старых друзей. Ведь если бы не это письмо, то все могло бы пойти по-другому. Так ты считаешь. Но это совсем не так, Степа…

— А ты знаешь, как? — прорычал он. — Много ты знаешь…

Я и это пропустил мимо ушей. И добавил:

— Ты сам встал на путь убийцы и насильника. И в зоне уже окончательно из тебя сделали нелюдя. А когда вышел — решил мстить. Устроился на работу мясником. Ты научился владеть ножом почти виртуозно. И именно нож избрал, как орудие убийства. Он такой же твердый и холодный, как вся твоя жизнь. Но потом понял, сообразил, да? Если удары наносить точно и умело, то милиция поймет, что орудует человек, хорошо владеющий ножом. И ты решил бить неумело. Криво, будто слабая женщина или старик. Знал, что жертве всё равно от тебя не уйти, уверен был. И все в это поверили, Степа, только не я. Первый труп — жертва умерла от потери крови, ни один из ударов не был смертельным. Потом второй так же. И третий. И я понял, что это удары нанесены, наоборот, очень, умело. Ты мучил жертв, они страдали, умирая медленно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Это мастерство, Степа, так резать и долго не убивать, не попадая в жизненно важные органы. Первый труп мог быть случайностью, но последующие — лишь подтвердили систему. И даже когда ты подкинул на место происшествие в кабинет Миля комсомольский значок, поверь мне, это тебе не помогло. Ты надеялся, что подумают на молодого комсомольца, но ты снова просчитался, не учел, что у меня есть Мухтар. Он привел к тебе тогда. А когда ты убил писателя, ты испачкался и вытер руки платком, который хранил со времен студенчества. Ты всё-таки его выбросил, избавился таким образом от груза прошлого. Вместе с кровью жертв утекала твоя горечь прошлых обид. Так?

Он молчал и тяжело дышал. Как загнанный, раненый волк.

— Ты это почувствовал и решил идти до конца, — кивнул я. — Ты стал успокаиваться кровью. Как монстр, насыщаясь человеческими жизнями, ты начал обретать покой. Но тебе нужно было алиби. Железное алиби. Стены камеры им и стали бы. И ты стал запугивать постового КПЗ Юсупова, своего соседа в прошлом. Хороший план — выйти ночью и убить кого-то тем же способом. Да еще и слово «КИТ» написать на стене. Ведь ты знал, что мы нашли платок с инициалами, и он был уликой по делу. Тебя о нем спрашивали. А тут еще газета с разгромной статьей, где молодая и наглая журналистка, не зная всех твоих бед и чаяний, вдруг принялась публично тебя судить и порицать, вывернув наружу все твои комплексы и страхи. Она раскусила тебя, увидела и другим показала твою сущность. И ты убил Асю…

— Сука! — рявкнул Чудинов.

В его глазах вспыхнула ярость. Больше

себя не сдерживая, он кинулся на меня, пытаясь вцепиться прямо в горло.

Глава 25

Я был готов к такому раскладу, ведь сам специально его раззадорил. Вывел из себя.

Нет, не для того чтобы он напал на меня, нет. Для того, чтобы понял всю никчемность своего существования и использовал мой подарок по назначению.

Шаг назад. Чуть пропускаю противника на себя, вытягиваю его в пустоту, чтобы он лишился равновесия. Кинувшись к моей глотке и не найдя меня там, Чудинов немного заваливается. И только в этот самый момент я наношу удар. Прямой, резкий. Выбросил кулак, как пушечное ядро. Бам! И что-то хрустнуло в его челюсти. Чудинов упал мне под ноги и завыл. Он жалок и опасен одновременно. Он мразь, гадина, которую я раздавил. За тебя, Ася…

— Не забудь про подарочек, — я поднял плетеного чертика с нар и швырнул ему на пол. — Ты знаешь, что с ним делать.

Вышел из камеры и направился к себе.

Уже буквально минут через тридцать ко мне прибежал Баночкин.

— ЧП у нас, Саныч! Ох, бляха-муха! — дежурный ворвался ураганом в кабинет уголовного розыска и встал посередине, раздувая раскрасневшиеся щеки.

Странно, что он прискакал ко мне, а не к начальнику, видимо, действительно что-то серьезное случилось.

— Ну! — встретил я его спокойным взглядом. — Говори уже.

— Это самое… Чудинов повесился! На нейлоновом шнурке черного цвета. Удавился! Где его только взял, зараза? Ведь всё забираем! Что теперь делать-то?

— Удавился? — я повел бровью, будто удивляясь. — Ну так и хорошо, — хмыкнул я. — В аду ему давно прогулы ставят. Пора уже на сковородку.

Миха заморгал.

— Ну ты чего, это самое! Не понимаешь? Это же нам всем по шапке, а меня на вольные хлеба за такое ЧП. Не досмотрел, скажут, допустил! Сам же знаешь, как у нас принято… Ох… чую, пойду по своей первой специальности работать — на завод слесарить, чего уж теперь.

— Да не кипишуй ты раньше времени, — успокоил я дежурного. — Шнурок-то Чудинов где взял?

— Не знаю…

— Правильный ответ. Так и скажешь. А постовой кто был сегодня?

— Ну Юсупов числится, а пока нет никого, послал за отпускником. Сменить его.

— Значит, виноват кто?

— Юсупов? Так он…

— Никто, Миша, никто… Юсупова приняли, КПЗ оголили, а пока смену ты вызывал, он и повесился. Скажешь, что временно там смотрел за камерами, но разве за всем уследишь? У тебя и телефоны и звонки. А шнурок он взял именно на смене Юсупова. Женьке теперь все равно, ему срок немалый и без того корячится, так что не стесняйся, списывай всех собак на него. Он, кстати, заслужил, — я стиснул зубы, вспомнив Асю, лежащую в луже крови, — в милицию ему дорога навсегда закрыта, а так, может, щелкнет в башке что-то, поймет. Человеком выйдет.

— Точно! Так и сделаю, — оживился Баночкин. — Скажу, Юсупова задержали, отстранили — и вдруг бац! Этот хмырь повесился. Спасибо, Саныч! А оттуда Женька, думаешь, нормальным вернется? Не знаю даже. Оттуда никто нормальным не возвращается.

Я почувствовал, как напряглась, затвердела челюсть.

— Бывают исключения, поверь, Миха…

— Ладно, — он махнул пухлой ладонью, — пойду Кулебякину о суициде доложу, теперь не страшно идти. Но выговор-то всё равно повесят, как пить дать. Эх! Но выговор — не триппер, носить можно. Не в первый и не в последний раз, это самое…