Начало Петровской эпохи

Балязин Вольдемар Николаевич

Правда, за Киев поляки выторговали компенсацию в 146 тысяч рублей и потребовали, чтобы Россия вошла в антитурецкую лигу, образованную Речью Посполитой, Священной Римской империей и Венецией.

Борьба с османами и Крымским ханством была на руку и Голицыну, и потому и эта «препозиция» с готовностью была им воспринята.

Что же относится до политики восточной, то здесь нельзя не упомянуть о «Нерчинском договоре», подписанном 27 августа 1689 года между Московским государством и Цинской Маньчжурской империей. Это был первый договор в истории взаимоотношений России и Китая. Его подписывали у стен осажденного маньчжурами

Нерчинска боярин Федор Алексеевич Головин и мандарин Сонготу.

Головин вынужден был отказаться от обширного Албазинского воеводства в пользу империи Цин, но все другие статьи однозначно трактовать было невозможно, ибо названия рек и гор по русским картам, где они были писаны по-латыни, и по маньчжурским картам, где писаны они были китайскими иероглифами, толмачи согласовать не смогли.

Итак, во всех этих и других важнейших государственных делах главные роли сыграли сторонники Софьи и ее фавориты – Василий Васильевич Голицын и Федор Леонтьевич Шакловитый.

В одном из интереснейших источников того времени – «Гистории о царе Петре Алексеевиче», написанной его сподвижником, хорошо осведомленным о семейных делах династии, князем Борисом Ивановичем Куракиным, и рассказывающей о событиях 1682-1694 годов, – немалое место отводится царевне Софье и двум ее фаворитам – Голицыну и Шакловитому.

Первое упоминание о Голицыне относится к тому времени, когда Софья отправилась с верными ей войсками в Троице-Сергиеву лавру.

«И тогда же она, царевна Софья Алексеевна, – писал Куракин, – по своей особой инклинации („склонности“, лат.) к амуру князя Василия Васильевича Голицына назначила дворцовым воеводою войском командировать и учинила его первым министром и судьею Посольского приказу, которой вошел в ту милость через амурные интриги. И почел быть фаворитом и первым министром, и был своею персоною изрядный, и ума великого, и любим ото всех».

И сразу же после этого Куракин упоминает и другого фаворита Софьи, правда будущего, думного дьяка Федора Леонтьевича Шакловитого, поставленного царевной после казни Хованских во главе Стрелецкого приказа.

Возвратившись из Троице-Сергиева монастыря в Москву, Софья стала участвовать во всех дворцовых и церковных церемониалах наравне с официально провозглашенными царями Иваном и Петром. Она приказала чеканить золотые монеты с ее портретом, что являлось прерогативой правящего монарха, стала надевать царскую корону и давала официальные аудиенции иноземным послам в Золотой палате Московского Кремля.

Далее князь Куракин писал: «Что принадлежит до женитьбы с князем Василием Голицыным, то понимали все для того, что оной князь Голицын был ее весьма голан („талант“, любовник, фр.); и все то государство ведало и потому чаяло, что прямое супружество будет учинено. По вступлении в правление царевна Софья для своих плезиров („плезир“, радость, удовольствие, фр.) завела певчих из черкас (черкасы – украинцы), а также и сестры ее по комнатам, как царевны: Екатерина, Марфа и другие, между певчими избирали себе голантов и оных набогащали, которые явно от всех признаны были». Таким образом, те венерины кущи, что пышным цветом стали расцветать в XVIII веке, получили первую робкую завязь в веке предшествующем.

Из-за того, что правительство Софьи и православная церковь, традиционно пользовавшаяся поддержкой самодержавного российского правительства,

продолжали преследовать раскольников, не подчинявшихся официальным духовным властям, в Москве сначала в раскольничьих кругах, а затем и по всему городу распространялись слухи, всячески порочившие обитательниц кремлевского терема. И как втихомолку говорили староверы: «Царевна Софья была блудница и жила блудно с боярами, да и другая царевна, сестра ее. И бояре ходили к ним, и робят те царевны носили и душили, и иных на дому кормили».

После подписания «вечного мира» с Речью Посполитой российские государи стали официально именоваться в международных документах и челобитных: «Всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы». С этого же момента и имя Софьи писали в царском титуле на всех документах.

Подписание «вечного мира» сильно укрепило авторитет Голицына. Иностранцы, посещавшие Посольский приказ, писали, что российское дипломатическое ведомство занимает четыре огромных каменных здания с множеством просторных и высоких зал, убранных на европейский манер.

Сам канцлер, коего его сторонники называли «оком всей великой России», поражал их необычной роскошью своей одежды, сплошь усыпанной алмазами, сапфирами, рубинами и жемчугом. Говорили, что у Голицына не менее ста шуб и кафтанов, на которых каждая пуговица стоит от 300 до 700 рублей, а если бы канцлер продал один свой кафтан, то на эти деньги мог бы одеть и вооружить целый полк.

Конечно же, вся эта роскошь появилась во многом благодаря благосклонному вниманию к своему любимцу Софьи Алексеевны.

Упоминавшийся французский эмиссар в Москве, де Невилль, писал о князе Голицыне: «Разговаривая со мною по-латыни о делах европейских и о революции в Англии, министр потчевал меня всякими сортами крепких напитков и вин, в то же время говоря мне с величайшей ласковостью, что я могу и не пить их. Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он любит беседовать с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьет водки, а находит удовольствие только в беседе. Не уважая знатных людей по причине их невежества, он чтит только достоинства и осыпает милостями тех, кого считает заслуживающими их».

Первый Крымский поход

Повернув острие русского меча на юг – против татар в Крыму и турок, Голицын вскоре вынужден был взяться и за его рукоять. В начале 1687 года Боярская дума «приговорила: быть князю Василию большим воеводой и Крым зносити», а летом Голицын встал во главе огромной армии и двинулся на юг. На Крым пошло 112 тысяч конницы и пехоты при 350 орудиях.

Перед тем как полки Голицына двинулись в Крымский поход, архимандрит Новоспасского монастыря, поэт и композитор Игнатий Римский-Корсаков выступил перед ними с пламенной проповедью, заявив, что их небесными заступниками в этом походе будут небесные патроны Ивана, Петра и Софьи – Иоанн Предтеча, апостол Петр и святая София, «еже есть Премудрость Слова Божия». А немного позже, когда почти все придворные – а ученые-монахи были, конечно же, истыми царедворцами – отвернулись от Софьи, перебежав под победоносный стяг Петра Алексеевича, этот же Игнатий Римский-Корсаков, единственный из всех, сохранил верность поверженной правительнице. Однако об этом чуть позже.