Начало великих свершений
Шрифт:
– Слушайте, Алексей, – спокойно, как и положено "истинному арийцу", спрашивает Бремер с дальнего конца стола, – а кто Вам сказал, что нас готовят только для Англии? Может быть потом мы будем высаживаться где-нибудь в Индокитае?
– Или во Флориде? – добавляю я.
Александров умолкает и обводит удивленным взглядом всех присутствующих: не разыгрывают ли? Он – самый молодой офицер в нашей компании, и часто становится объектом для армейских безобидных розыгрышей. Но в этот раз все предельно серьезны. Да, учения и должны быть сложнее настоящих боев, если конечно
– Братцы, – взывает Родимцев, – хватит про эти дюны и болота, душевно прошу! Лучше расскажите, чего там еще про фронт говорили?
– Ну, еще сказали, Александр Иванович, что в Турции наши форсировали Джейхан и двигаются к Адану, почти не встречая сопротивления. Десант у Зонгулдака закрепился на плацдарме и при поддержке кораблей Черноморского флота успешно отражает контратаки противника. В Китае наши войска вели бои в районе Уханя с превосходящими силами британо-китайских войск. В Африке, – Сенявин неопределенно хмыкает, – в Африке – как обычно. Маршал Грациани осторожно продвигается к Египту.
– Пристрелит его однажды наш Рокоссовский, – делится своими соображениями Волобуев, еще один комбат Родимцева, – и прав будет. Послал же Бог союзничков!
Что тут возразишь? Единственных итальянцев, которые заслуживали названия солдат, я видел только в Манчжурии, где эти ребята, потеряв в боях добрую половину своих товарищей, научились драться не хуже наших или немцев. Родимцев утверждает, что итальянские парашютисты – тоже ничего себе ребята. Наверное, так и есть. Но все остальные итальянские военнослужащие, от последнего флейтиста до маршала явно не заслуживают высокого звания "солдат"! Да если бы не Рокоссовский – Грациани и посейчас бы еще топтался у Тобрука!
– Единственный способ быстро окончить кампанию в Африке, – вступает в разговор мой бригад-иерарх о. Спиридон, – это удалить оттуда всех итальянцев и поручить дело двум-трем нашим и двум-трем германским дивизиям.
– "Нашим" – это в смысле "охранным"? – невинно интересуется Савчук.
О. Спиридон еще не привык к таким подначкам и ввязывается в бесконечный спор на тему: "Какой род войск играет самую важную роль в современной войне?" Я неодобрительно качаю головой: о. Спиридон – заслуженный вояка. Наперсную гемму он носит на георгиевской ленте и памятных лентах за две прошлых маньчжурских кампании и за борьбу с басмачами. Как-то, недели две тому, "десантеры" подбили его на соревнование по стрельбе, так наш батюшка проиграл две бутылки шампанского. А выиграл – пять! Так что, к о. Спиридону я испытываю уважение. Просто он еще не служил в таких частях, как наша…
Я уже собираюсь сделать Савчуку внушение, когда в дверях начинается какая-то подозрительная возня.
– Не шуми, – слышу я голос хозяина алюс-бара. – Стесь коспота офицеры ситят. Солтат не пускаем.
– Да пойми ж ты, чухна белоглазая, – в голосе невидимого собеседника хозяина прорезаются истерические нотки, – я ж им должен приказ передать!
– Нелься – упорно нудит свое хозяин. – Стесь коспота офицеры ситят.
Я встаю и иду к дверям.
Полковник Всеволод Соколов. Зима 1941. Москва.
Рождество настает!
Пожелать хочу Вам счастья!…
Несется из динамиков приятный девичий голос. Меня отпустили в краткосрочный отпуск домой. Зимняя Москва – самый красивый город на свете. Как сладко похрустывает снег под сапогами, как весело сияют электрическим светом вывески магазинов и гирлянды на елках, выставленных на улице, как счастливо улыбаются встречные прохожие. Гремят колокола "сорока сороков" временами перекрывая музыку из уличных динамиков, а временами сплетаясь с ними в удивительную симфонию праздника.
Я шагаю по Волхонке. В руках – куча свертков с подарками. Рядом медленно ползет такси, в которое я периодически складываю свои приобретения. О, вот это я хочу! В этом Любаша будет прекрасно смотреться, да и Аришке это тоже подойдет!
– Будьте добры вон то. Размеры: один – примерно на вашу фигуру, второй – на девушку лет четырнадцати.
– Пожалуйста, господин полковник. С наступающим праздником Вас!
– Благодарю, Вас также!
Так-с, ну-ка притормози, любезный. Вот это мы положим сюда, а это вот здесь…
– Сеффа! СЕФФА!
Господи помилуй, кто ж это так надрывается? Оглядываюсь: никого вроде…
– Сеффа! Сеффа, ты что – ослеп?! Своих не узнаешь?!!
Макс? Откуда? Лихорадочно верчу головой. Да вот же он – мчится вприпрыжку от богатого авто, из которого машет его очаровательная супруга.
– Макс? Какими судьбами?! – я оказываюсь в объятиях, прижатый физиономией к шинельному сукну и в ответ стискиваю его сам.
– Отпуск дали, – орет он счастливо. – А Люба позвала нас в гости. Ну, мы и прилетели.
– Молодцы! – хлопаю я его по спине. – Я-то думал, что господа помещики, из своих латифундий ни ногой! А я, видишь вот, только сегодня в отпуск прибыл… Слушай, а крестницу вы тоже прихватили?
– А как же, – на его лице отражается отцовская гордость, – куда ж мы без нашей Катрин? Слушай, давай к нам. Отпустим твоего "извозчика" – у нас места хватит!
– Знаешь, мне еще кое-что купить надо. Вы, давайте, к нам, а я скоро…
Он на минутку задумывается. Потом, приняв решение, говорит:
– Тогда так: я своих отправляю, а мы с тобой – за покупками, годится?
– Отлично!
Он бежит к своей машине, а я начинаю быстро соображать: теперь нужны еще подарки. Да ладно: денег много, в Роослепе особенно не потратишь…
Возвращается Макс. Он все уладил, и теперь мы шагаем вместе. Особой беседы не выходит: нам просто приятно быть вместе. Хорошо, когда есть человек, с которым можно и поговорить и помолчать…
– Смотри! Вот это мне нравится! – он тычет пальцем в симпатичную детскую шубку.