Начало всех Начал
Шрифт:
— Что с ними?
— Они тащили тебя, — ответил Ной, уклоняясь от ответа, — а могли бы бросить, как все бросали всех в опасности!.. Родителей так вообще и раньше старались убить, чтобы те им не мешали веселиться…
Ханнуил сказал слабо:
— Я сам такой… веселиться бы… Что с ними?
— И ты хороший человек, — продолжал Ной, — сразу спрашиваешь о них… а не о себе.
— Ной, — сказал Ханнуил чуть окрепшим голосом, — они погибли?
— Кохба жив, — ответил Ной и добавил виновато: — Извини, но Къяха и Ктулубр погибли… как и все, кто бежал следом.
— Кохба
Ной видел, как напрягся Ханнуил в ожидании ответа, и ответил торопливо:
— Да, выживет!
— Не врешь?
Ной сказал обидчиво:
— Вообще-то мог бы и соврать, в таких случаях можно всё, но он в самом деле парень крепкий, а раны не смертельные. Хоть и помучается, ожоги заживают плохо, сам знаешь. Да и ты скоро сможешь убедиться… В смысле что Кохба жив и останется жить. Тебя ошпарило, кое-где обожгло, но эти раны для жизни не опасные.
Ханнуил закрыл глаза.
— Спасибо, Ной. Я полежу чуть, хорошо?..
— Отдыхай, — ответил Ной, отступая к двери. — Отдыхай, дружище.
Он не услышал, как за спиной Хам проворчал язвительно:
— Да, отдыхай… Ничего другого ты делать и не умеешь, старый дурак.
В ковчеге только одно окно, на самом высоком этаже, не считая нижней двери, через которую все вошли в ковчег, а теперь наглухо засмоленной. Ной распорядился держать верхнее окно закрытым на случай, если поднимется ветер и начнет забрасывать горящую смолу вовнутрь, но первые дни он сам то и дело открывал, и все видели, как гибнет мир.
Огненный дождь стучал по крыше с такой силой, что разговаривать приходилось вплотную друг к другу. Уже с двух шагов видели только открывающиеся рты на бледных испуганных лицах.
С нижних этажей доносился рев испуганных зверей. За разрушением и уничтожением мира больше наблюдать не удавалось: нужно было кормить и смотреть, чтобы звери не заболели, кто знает, сколько продлится потоп и чем он кончится.
Ной возил на одноколесной тачке корм, но в голове стучала одна и та же мысль: почему, почему так получилось? Да, уже все мудрецы согласились и даже сумели объяснить народу, что человек страшнее зверя, когда он зверь, но никто так и не ужаснулся от такого страшного открытия, более того — гордились! И даже тем, что не только держат в себе гнуснейшее из животных, но вот такие лихие и бесшабашные, берем и выпускаем зверя из человека погулять, порезвиться, поразмяться…
И невдомек, что этот зверь с каждым мгновением свободы вырастает, набирается силы, и вот уже обратно в клетку воли и правил не загнать, уже он подчиняет себе человека, убедив, что под его властью жить слаще, привольнее, свободнее…
Сим таскал мешки с кормом на плечах, на поникшего отца посматривал с любовью и сочувствием. Как и братья, как вообще все в его возрасте, считал отца туповатым и не таким развитым, как, скажем, он сам, но если в других семьях с такими мыслями и росли дальше, а потом отселялись, повзрослев, то здесь случилось особое: Господь избрал именно Ноя, пренебрегнув теми, кто казался куда умнее, отважнее, рискованнее, бесшабашнее, интереснее…
— Отец, — сказал он с сочувствием, — не убивайся
Ной отмахнулся.
— Ковчег построен, теперь уже от меня ничего не зависит.
— Все зависит, — заверил Сим серьезно. — Я знаю, о чем ты думаешь. Мы все сейчас думаем об этом, даже Хам, которому бы только плясать да веселиться. Господь выслал тебя, потому что ты жил по правилам, остальные сейчас гибнут вместе с животными, от которых отличаются только разумом и умением зачем-то одеваться… да и то не всегда. И если ты замучаешь себя угрызениями совести и тяжкими раздумьями, то Господь, возможно, и ковчег утопит!
Ной ужаснулся.
— Как ты можешь такое говорить?
— А зачем мы Ему? — возразил Сим. — Без твоей воли и твоего наставничества мы сорвемся в пучину удовольствий еще быстрее, чем люди в ныне гибнущих городах!.. А Господу такие не нужны. Так что, отец, ты нужен нам всем как никогда!
Ной хмуро кивнул, соглашаясь и почти не слушая, в черепе громко и больно стучала мысль, что Сим прав, Господу нужны люди, живущие по правилам. Только такие могут прийти к Цели, а остальные просто жили, размножались и переводили корм. В погоне за удовольствиями выпустили зверя, а его загнать обратно уже невозможно. Даже при известии о скором потопе никто не поспешил переменить жизнь.
Значит, все воспитание человека с детства должно быть подчинено тому, чтобы зверя постоянно давить и не давать ему даже глотка воздуха. И едва попытается высунуть морду, а он будет пытаться при любом удобном случае, — бить без всякой жалости, давить и удушивать, как ни жалко ребенка, что добивается свободы посвоевольничать.
Превращение человека в зверя зашло слишком далеко. Даже Господь не видел, как и чем еще убедить человека, чтобы он жил правильно. Так что, наверное, в самом деле проще уничтожить и начать с чистого листа…
— Будем жить, — проговорил он со вздохом, — Господь карает не только самоубийц, но даже тех, кто небрежностью или глупостью укорачивает свою жизнь.
— Что? — переспросил голос.
Ной оглянулся, за спиной уже не Сим, а Хам пронес мешок с зерном и сбросил в ящик с кормом. Лицо блестело от пота, как и все тело, но глаза светятся веселым вызовом, под смуглой кожей красиво играют мускулы.
— Да так, — ответил Ной. — Надо жить…
Хам захохотал.
— Отец, ну конечно!.. Мы такую крышу забабахали, никакой огненный град не пробьет!
— Мы не знаем, — пробормотал Ной, — что будет дальше.
Хам отмахнулся с беспечностью.
— Что будет, то и будет. Когда увидим, что пришло, тогда и будем решать! А что гадать заранее?
Он подмигнул и не пошел, а побежал в склад за следующим мешком. Ной проводил его долгим взглядом. Самый жизнерадостный из его сыновей, Хам и здесь ухитряется оставаться бодрым, а на все тяготы смотрит с веселым вызовом.
Сердце сжало болью. Мир за стенами ковчега погибает, грешный и перешагнувший все пределы разврата и бесчестья, но это все-таки его мир! И люди там не просто люди, а многих, по крайней мере в своем городе, он знал лично.