Начало всех Начал
Шрифт:
Однако неожиданно на триста шестьдесят пятом году жизни Енох собрал народ, обратился к ним с прочувственной проповедью и сказал, что все видят его в последний раз, так как сегодня его забирают на небо.
Перед ошеломленными соплеменниками вспыхнул яркий свет, что моментально и погас, но Еноха на прежнем месте уже не было. Мафусаил был там и успел подумать, что Енох, шестой в колене Адама, пережил великого прачеловека всего на пятьдесят два года.
Ламех, мудрейший в роду, размышлял как никогда долго над загадкой вознесения Еноха. Даже его пятая жена,
Наконец он призвал Мафусаила, тот явился в хорошо подогнанных доспехах, статный и красивый, в блестящей кольчуге, из-под железного шлема выбиваются темные как смоль волосы, глаза горят живым огнем, а тело дышит ощущением неудержимой силы.
Ламех грустно созерцал своего отца, никто со стороны не сказал бы, что Ламех его сын: Мафусаил молод и строен, в сухом жилистом теле ни капли лишнего мяса, бодр и быстр в движениях, в то время как Ламех уже грузен, величав и нетороплив, любит размышлять, а говорит медленно и степенно.
— Ты снова собрался куда-то? — спросил Ламех.
— Приходится, — ответил Мафусаил с той почтительностью, как если бы разговаривал с отцом, а то и с дедом, — мир неспокоен, и мой меч ворчит и все чаще сам выдвигается из ножен.
— Ты воин…
— Поневоле, — прервал Мафусаил. — Я пахарь по натуре своей.
Ламех усмехнулся:
— Который не знает, с какой стороны браться за орало.
— Это верно, — признался Мафусаил. — Но как только очистим землю от чудовищ, как только наступит мир и благодать…
Он умолк на полуслове, видя, как печально улыбается Ламех. И хотя Ламех его сын, Мафусаил вдруг ощутил, что Ламех, который чаще смотрит на небо и размышляет о бытии, умнее его, Мафусаила, которому взглянуть на небо — это пропустить момент, как из-за скалы на него прыгнет дракон или горный див с дубиной размером с дерево.
— Ладно, — сказал Мафусаил с неохотой, — моему мечу приходится чаще ночевать в моей руке, чем в ножнах, потому что кто-то должен защищать пахарей, раз они себя не могут.
— Могут, — поправил Ламех, — но никто на свете этого не делает лучше, чем ты. Нужно тысячу вооруженных пахарей там, где тебе достаточно только появиться. Половина пахарей поляжет, а ты отделываешься царапинами да ссадинами. Потому не выпускай меч, Мафусаил! Мы все просим тебя об этом… А сейчас, отец, я бы хотел поговорить с тобой о деле весьма необычном…
Мафусаил насторожился.
— Необычном? Я и так занимаюсь не совсем обычными.
— Это еще необычнее, — заверил Ламех.
— Говори!
Ламех вздохнул, повозился в кресле, указал отцу место на лавке под стеной.
— Сядь, прошу тебя.
Мафусаил с неохотой сел, в нем бурлила энергия, требующая куда-то бежать, прыгать, вскакивать в седло скачущего мимо коня, рубить и повергать, но заставил себя смотреть в лицо чем-то очень смущенному и расстроенному Ламеху.
— Говори, — повторил он и добавил, усмехнувшись: —
Ламех мялся, отводил взгляд, Мафусаил помалкивал, видно же, что Ламеху почему-то неловко, словно должен сперва признаться в чем-то постыдном, но без этого, похоже, разговор не получится, наконец Ламех сказал хмуро:
— Мафусаил, мой дед, а твой отец, был праведником. Настоящим праведником, за что его и взяли живым на небо… Боюсь, что это плохой знак.
Мафусаил удивился:
— Почему? Разве ему там плохо?
Ламех поморщился.
— Еноху-то не плохо…
— Ламех, — потребовал Мафусаил, — говори яснее. Я человек меча, меня сложные обороты речи утомляют.
— Да куда уж яснее, — проворчал Ламех. — Недобрый знак вовсе не для Еноха.
— А для кого? — спросил Мафусаил в лоб.
— Для нас, меднолобый, — ответил Ламех раздраженно. — Кроме Еноха, я не вижу людей, кто так же строго шел бы по пути, указанному Господом. Даже я погряз в чревоугодии и сластолюбии, а еще грешен в… впрочем, это не важно. Ты пока еще чист, хотя я еще не видел праведника с обагренным кровью мечом. И потому я прошу, чтобы ты дошел до края земли и поговорил с Енохом…
Мафусаил охнул, вскочил с лавки.
— До края земли?
— Да.
— И что… там встречу Еноха?
— Там смыкается небо и земля, — напомнил Ламех. — Там вообще можно взойти на небо.
— Я должен туда взойти?
— Думаю, — ответил Ламех поспешно, — этого не понадобится.
— Почему?
— Енох сойдет к тебе.
Мафусаил проговорил ошарашенно:
— Но даже… если я доберусь… что я должен спросить? Кроме, как дела, как живешь?
Ламех невесело усмехнулся.
— Для этого я бы тебя не посылал. Я не праведник, но я, возможно, мудрейший из живущих. И чутье у меня, как у собаки, что за сутки чувствует землетрясение. Тревожно мне, отец! Человечество извратило пути Господа. Сыновья племени Сифа вопреки запрету Господа начали брать в жены дочерей из племени Каина, а это окончательно нарушило и без того не слишком безупречную чистоту нашего рода…
— Знаю, — буркнул Мафусаил, — но что делать? За одним трудно проследить, но за тысячами тысяч?
— Уже не призывают имя Господа, — продолжал Ламех невесело. — Каждое племя создает своих богов, приносит им жертвы… кровавые жертвы! Даже людей. А это оскорбление Творцу.
Мафусаил кивнул.
— Знаю. Видел. Что я должен спросить?
— Узнай наше будущее, — попросил Ламех. — Что нас ждет? Я не верю, что Господь, покаравший Адама за один-единственный проступок, потерпит столь великие преступления… Нас ждет большая кара, отец!
Мафусаил медленно наклонил голову.
— Да, наверное. Нечто такое витает в воздухе.
— Узнай, — сказал Ламех настойчиво, — можно ли как-то избежать кары? Можно ли как-то исправиться, встать на путь истины?.. Я не знаю, как это сделать! Людей уже не переделать, слишком погрязли в преступлениях… Вообще узнай побольше. Это важно не для нас, не для нашего племени… это уже для спасения человечества!