Начало
Шрифт:
На самом деле вина моя состояла только в том, что я так и не извинился за свой кулак перед её носом. А после ночного звонка-сигнала, утром сделал отстранённую «мину», дескать, не звонил, не думал о тебе перед сном.
Возможно, Ленка ей вчера, на театральном кружке, рассказала, что я ухаживаю за актрисой Мариной Зудиной. А может, к самой Ленке приревновала. Опять же с Восьмым марта не поздравил и давно уже не зову к себе. Причин для скандала накопилось много. Это только те, о которых я догадывался и о которых благоразумно помалкивал. А что там было на самом деле?
Я слушал пустые и мелочные
Одна несведущая девушка, комсомольский секретарь с этажей, симпатизировавшая мне, глядя на всю эту вакханалию, вдруг не выдержала и закричала: «Да в чём дело? Что здесь происходит!». Она принялась, как могла, выступать в мою защиту, говорить, что я заходил к ним на этаж и приглашал девушек в наш клубный театр на занятия. Девушка с жаром искреннего человека боролась за меня, как могла.
Глядя на защитницу, в моей голове мелькнула мысль-молния: «А девчонка-то симпатичная и в душе — боец. Уж не жениться ли мне на ней, на честной и правильной? Счастлив с ней буду, она молодец».
Но её никто не слушал. Как пишут в романах: «Я не стал унижаться объяснениями». На самом деле никого из тех, кто сидел за длинным, лакированным комсомольским столом я не уважал, всерьёз не воспринимал, и обвинения, высказанные ими в мой адрес, были справедливы. Сам виноват, полез в гадюшник. Рано или поздно должны были ужалить. Этим и должно было всё кончиться.
Захотелось сыграть с ними шутку, положить руку на сердце и искренним, проникновенным, голосом спросить у присутствующих: «Неужели же я уже ничем не смогу искупить свою вину? Хотите, я прямо здесь и сейчас встану перед вами на колени?». Были и другие слова, так и просившиеся наружу: «Да, вы можете отнять у меня членский билет, но знайте, — комсомола вы из моего сердца не вырвете. Комсомол был, есть и останется в моём сердце навсегда!». Вот бы думаю, посмотреть на них после такой речи. Но сдержался. Окинул присутствовавших медленным, внимательным взглядом. Сидевшие за столом люди, при встрече мне всегда ласково улыбались. Сегодня они так же ласково улыбаясь, почти единогласно голосуя за моё исключение из членов комитета комсомола.
Из секретарей и из членов ВЛКСМ не исключили, руки оказались коротки. Это им тут же, объяснил коммунист-куратор, присутствовавший на заседании. Оставили на потом.
Я поехал в ГИТИС. Там другие люди, другая атмосфера. Нет лжи, нет притворства, от которых я так устал на своей работе. На работе, где мне платят деньги за то, что я сплю на топчане, рискуя проспать не только молодость, но и всю свою жизнь.
Юра Черкасов пришёл в институт с моим подарком, чёрной сумкой. Видел Витю, учит отрывок. Ходили с Женькой в кинотеатр «Октябрь». Я второй раз смотрел фильм «Холодное лето 53-го».
30 марта 1988 года, среда
Болит сердце,
Звонила Таня. Велела принести мне отчёты. Я послал с отчётами своего заместителя Медведеву, не стал с Таней пререкаться. Чувствую, она уже на грани. В двенадцать часов весь отдел собрали в конференц-зале на занятия по гражданской обороне. Бывший военный крутил в руках противогаз и рассказывал что-то никому не нужное, к гражданской обороне не относящееся.
Улучив момент, я попросил у Николая Ивановича написать мне характеристику для поступления в театральное училище. Он пообещал, что к завтрашнему дню всё будет сделано.
Дома смотрел фильм «Жизнь Клима Самгина». Перед сном читал.
31 марта 1988 года, четверг
Рано утром позвонил Николай Иванович, попросил зайти, подписать передвижку. Сказал, что завтра к нам придут четыре новеньких работника, — молодые комсомольцы. На Лабораторный приходили Толя и Коля, делали вид, что трудятся. Старушки наши по весне стали прихорашиваться, принаряжаться, шутят, смеются.
Встречал тех, кто голосовал за моё исключение из комитета комсомола. Я с ними продолжаю здороваться, хотя они от этого и смущаются. Я понимаю мотивы их поступка. Пока Таня меня жаловала, они, как могли, терпели мои выходки. Как только она открыла кампанию травли, они с удовольствием, с готовностью её поддержали, не вдаваясь в мотивы её перемены ко мне. Для них это жизнь, для меня — мышиная возня. Одно беспокоит, — сердце болит, не переставая, после того злосчастного комитета. Ничего не проходит бесследно.
После работы поехал к Борису. Попросил налить мне стакан вина. Выпил и сердце болеть перестало.
Степана водили гулять. Он, как говорится, теперь ходит на своих двоих. На улице становится серьёзным и всё внимательно изучает.
Дома перед сном читал.
1 апреля 1988 года, пятница
Сегодня День шуток и смеха для всего честного народа. Для меня это последний рабочий день перед отпуском. Утром в киоск «Союзпечать» выстроилась очередь длиннее, чем в Мавзолей. Видимо, за «шуточными» газетами. Солдаты опять просили купить им мороженое, я обошёл мороженицы во всей округе, везде пусто. Говорили, что всё уже съели.
Звонил Артёму, интересовался, придёт он сегодня или нет. Сказал, будет. Женщины поили меня кофейным напитком, просили сплясать, почитать стихи. Весь день сегодня я пел и плясал. После стакана домашнего вина, невидимая рука, сжимавшая моё сердце, ослабила свою хватку. Я снова наполнился радостью.
Получил отпускные, двести двадцать пять рублей, забрал у Николая Ивановича характеристику для поступления в театральное училище. Он сказал, что Таня не хотела подписывать характеристику. Упиралась и возражала. Неужели же она так любит меня до сих пор, что идёт на такие демарши. В конце концов,