Начало
Шрифт:
— Девчушка сподобилась? Она ещё не то отчебучивала. Сейчас перевоспиталась.
— Поживёт у тебя пару дней? Я его в ящик засуну, пока Кукла не… — так и не смог заставить себя договорить.
— Сдохнуть собралась?.. Пущай поживёт. Выть он ещё не умеет, а на скулёж его мне начхать будет. Так ты его в девчачью времянку снеси. Там когда-то дочки летом обитали.
— Спасибо. А про доклад? Здесь будем?
— Ежели громко руками махать не будешь, и тут можно, — сострил Павел.
— Зачем мне махать? Это ты сейчас начнёшь, когда о бесовских лозах услышишь, — сказал
— Каких лозах? — запоздало возопил наставник вмиг осипшим голосом. — Антихрист!
Но я уже был недосягаем.
Когда вбежал во времянку, которая была намного меньше дедовой хаты и состояла из сеней и одной-единственной комнатки с двумя окошками, вспомнил о ящиках, которые мы вытащили из сарая. Посадил на глинобитный пол Тумана и, пока тот усердно обнюхивал незнакомое место, метнулся за сарай в поисках подходящего ящика.
— Стоять! — услышал от торчавшего в калитке деда. — Ко мне шагом марш!
— Подождёшь, — отмахнулся я и умчался по собачьим делам.
Когда закончил обустраивать щенячье пристанище, дед уже был в сарае и подёргивался от нетерпения.
— Без бесовщины не обошёлся, — констатировал он.
— Не получилось, — кивнул я и уселся на табурет для расспросов.
— Сам был или со свидетелем? — продолжил дед пока что спокойно.
— С каким свидетелем? Я с одиннадцатым был.
— Правильно. У каждого женишка дружок свидетельный должен быть. Ха-ха-ха! — рассмеялся старик своей шуточке.
— Ты про поцелуй? Нужно же было…
— Оскоромиться, — перебил дед, хохоча в полный голос.
— О походе доложу, и домой, — сказал я, не обращая внимания на издёвки. — Приземлились мы, значит, и пошли в пещеру…
— Как приземлились? — вмиг посерьёзнел Павел.
— Это соседский Сашка виноват. Он меня подначил, и я попросил его мир катапультировать нас на Фортштадт, — признался я, как на духу. — Только я не специально. Не знал, что он послушается и запустит.
— Чудеса чудесные, дальше ехать некуда, — безрадостно вздохнул дедуля. — Что же из тебя вырастет, если уже сейчас мирами, как пёс шелудивый хвостом, вертишь?
— Я же не со зла. Меня он так расстроил, что…
— Дальше, — потребовал дед продолжения доклада.
— Зашли в пещеру. Вернее, я зашёл, а он отряхивался от воздушных блох…
— Дальше.
— Попросил его от стены отойти, чтобы найти…
— Поцелуй.
— Отстань. Я перед поцелуем умывался специальной водой. А то убегу сейчас, а ты, как хочешь…
— Валяй. Рассказывай, а не убегай. Ещё и умывался он, — чуть ли не проскрипел старче.
— Потом Санька нагрубил, я что-то ответил. Ах, да. В шутку пожаловался девчушке, что он не помогает искать верёвку. И тут он как заорёт. Спасите! Помогите! На меня змеи напали. А я его успокоил и по тем змеям вылез к Стихии в мир, — продолжил я краснобаить.
— Успокоил его, значит, и был таков? — снова нахмурился Павел.
— Нет. Обождал, пока лозы сплетутся в лесенку, и вылез. А он от страха к ракушке прилип и остался в пещере. А я вверх и к свету. Там цветы всякие, избушка. Кстати, кто тебе скамейку делал? Там точь такая у клумбы стоит.
—
— Кто, по-твоему, меня целовал и святой водой умывал? Добрая в белом саване? — обиделся я на стариковское непонимание.
Дед побледнел, быстро-быстро закрестился пятернёй и начал молиться, а когда закончил, спросил, не глядя в мою сторону:
— Откуда знаешь про чёрный наряд и белый саван?
— Я об этом ничего не знаю, — выдохнул я и чуть не добавил "честное октябрятское".
— Ты же только что… Ладно. Продолжай, — вздохнул он с облегчением.
— Вылез. Зажмурился и кликнул её. Она явилась, и мы с ней к избушке и…
— Ну, тискаться, — ожил Павел, успокоившись окончательно.
— Целовались при расставании. Точнее, она меня в щёчку. Для храбрости перед спуском в пещеру. Потом умыла водой из ковшика, но в избу свою не пустила.
Дед чуть не свалился с табурета, так его от моего рассказа скорчило и задёргало.
— Я стою на вылитом из жидкого… Из жидкого… Если смеяться не перестанешь, встану и убегу, — пригрозил распоясавшемуся мучителю. — Из дерева гладкого, как мрамор на музейных ступеньках.
— Что за жидкость? Случаем, не пахучая? — вредничал Павел и продолжал глумиться.
— Потом Туман.
— В глазах.
— Потом фокус показала с пятаком. Потом дерево сухое увидел с верёвкой невидимой. Дальше поцелуем одарила и убежала. А я вниз с Туманом за пазухой, и давай там кататься на лозах, как на качелях.
После мы с одиннадцатым разругались, и он, как ошпаренный выскочил из пещеры прямо к родителю под колёса. А я снова мировой катапульт включил и был таков. Прямо к тебе за сарай, — закончил я мудрёный рассказ.
Дед, несмотря на издёвки и смешки, докладом был недоволен, но мне было всё равно.
— Что за фокус? Это раз. Что за качели? Это два. Туман, стало быть, сынок твой. И колёса родителя, три. А с полётом я после разберусь.
— Раз. Фокус с пятаком. Был один, стало сорок. Два. Качели из лестницы виноградной или бесовской лианы, это как захочешь. Три. Туман не сынок, а я его вместо Куклы получил. Так как в нашем мире он отсутствует, а через это другие Туманы издохнуть могут. Четыре. Фиг тебе, а не полёт. Ах, да. Пять. Это я советовал одиннадцатому возвращаться через наш мир и твой подвал. Чтобы он не встретился с родителем, который на рыбалку едет мимо Фортштадта. Теперь пошёл отдыхать, — закончил я рапорт и встал с табурета.
— Сорок пятаков нафокусничали, ещё и облобызались? — загородил мне дед дорогу.
— Сорок копеек получилось от фокусов. Потому как сразу не поверил. А она всё объясняла и объясняла. Как всё устроено растолковывала, — попытался я отвязаться от старого, а у того аж глаза кровью налились.
— Что устроено? Что она тебе в глаза налила, что ты теперь стал таким…
— Миры как устроены, — перепугался я его совсем не забористого взгляда. — А в глаза она мне водой, чтобы я всё-всё вокруг видел и понимал.