Начать сначала

Пилчер Розамунда

– С кем же вы обычно приходите?

– Один. Или с Маркусом.

– Как поживает Маркус? – Голос ее потеплел.

– Хорошо. Уверен, он будет огорчен, что не увиделся с вами.

– Это моя вина. Мне следовало написать и предупредить о моем приезде. Но, как вы уже, очевидно, поняли, у нас, Литтонов, с этим не все в порядке – мы не любим писать письма.

– Но вы же знали, что Бен вернулся в Порткеррис.

– Ну да, Маркус написал мне. И я все знаю о ретроспективной выставке – прочла статью в «Реалите». – Эмма усмехнулась. – Быть

дочерью знаменитого отца иногда не так уж и плохо, это чем-то компенсируется. Даже когда сам он ничего другого, кроме телеграмм, не присылает, обычно можешь прочесть, что с ним происходит, в той или другой газете.

– Когда вы в последний раз видели его?

– О… – Она пожала плечами. – Два года тому назад. Я была во Флоренции, и он остановился там на пути в Японию.

– Не знал, что в Японию надо ехать через Флоренцию.

– Можно и через Флоренцию, если там в это время живет ваша дочь. – Эмма поставила локти на стол и подперла ладонями подбородок. – Полагаю, вы даже не знали, что у Бена есть дочь.

– Конечно знал.

– А я вот о вас не знала. Я имею в виду – не знала, что у Маркуса есть партнер. Он работал один, когда Бен уехал в Техас, а меня отправили в Швейцарию.

– Как раз в это время я и присоединился к Бернстайну.

– Я… не встречала человека, который был бы меньше похож на торговца картинами… чем вы.

– Наверное, потому, что я не торговец картинами.

– Но… вы только что продали тому человеку картину Бена.

– Не совсем так, – поправил ее Роберт. – Я всего лишь принял от него чек. Маркус уже продал ему эту картину неделю назад, хотя этого не понял даже сам мистер Чики.

– Но вы же должны как-то разбираться в живописи.

– Теперь разбираюсь. Работать бок о бок с Маркусом столько лет и не позаимствовать от него хотя бы какую-то часть его поистине глубочайших знаний просто невозможно. Вообще-то, я бизнесмен, и именно поэтому Маркус пригласил меня.

– Но ведь Маркус и сам преуспевающий бизнесмен. Мне так казалось.

– Совершенно верно, преуспевающий – и его затея с галереей настолько удалась, что в одиночку ему стало трудно управляться со всеми делами.

Между густыми бровями Эммы пролегла морщинка; она продолжала разглядывать его.

– Еще вопросы есть?

Ничуть не смутившись, Эмма спросила:

– Вы всегда были близким другом Маркуса?

– На самом деле, вы хотите спросить, почему он взял меня в фирму? Ответ таков: Маркус не только мой партнер, но и мой зять. Он женат на моей старшей сестре.

– Вы хотите сказать, что Хелен Бернстайн – ваша сестра?

– Вы помните Хелен?

– Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передайте от меня привет, я их очень люблю. Знаете, когда Бен ездил в Лондон и меня не с кем было оставить в Порткеррисе, я жила у них. И это Маркус и Хелен сажали меня в самолет, когда я улетала в Швейцарию, потому что Бен тогда уже уехал в Техас. Вы скажете Хелен, что я вернулась и что вы кормили меня завтраком?

– Обязательно

скажу.

– Они по-прежнему живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?

– Нет, когда умер отец, они переехали ко мне. Мы все живем в нашем старом фамильном доме в Кенсингтоне.

– Вы хотите сказать, что живете там все вместе?

– И вместе, и порознь. Маркус, Хелен и Дэвид занимают два первых этажа, старая домоправительница отца живет в цокольном этаже, а я как петух на насесте – в мансарде.

– Вы женаты?

На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность.

– Нет, не женат.

– Почему-то я была уверена, что женаты. У вас вид женатого человека.

– Не очень понимаю, что вы имеете в виду…

– О, я ничуть не хотела унизить ваше достоинство. Наоборот – это комплимент. Хотела бы я, чтобы Бен так выглядел. Тогда для его близких жизнь была бы куда легче. Особенно для меня.

– Вы не хотите вернуться домой и жить вместе с ним?

– Конечно хочу. Больше всего на свете. Но не хочу потерпеть фиаско. Бен никогда не принимал меня в расчет; боюсь, и теперь будет так же.

– Тогда почему вы едете?

– Ну… – Трудно было логически ясно объяснять это под спокойным взглядом серых глаз Роберта Морроу. Эмма взяла вилку и начала чертить что-то на белой камчатной скатерти. – Сама не знаю. У каждого человека должна быть семья. Своя семья. Если люди принадлежат друг другу, они должны жить вместе. Я хочу, чтобы у меня было что вспоминать… Пусть на старости лет у меня будет возможность вспомнить, что однажды мы с отцом худо-бедно, но прожили вместе хотя бы несколько недель. Какие-то бредовые фантазии, да?

– Ничуть, но вас может постигнуть разочарование.

– О, что касается разочарований, их было предостаточно, когда я была маленькой девочкой. Без этой роскоши я могу обойтись. К тому же я планирую оставаться с отцом до тех пор, пока не станет до боли ясно, что мы и часу больше не можем находиться в обществе друг друга, и я не начну мучиться.

– Или, – мягко вставил Роберт, – до тех пор, пока он не предпочтет компанию кого-то другого.

Эмма резко вскинула голову, глаза блеснули гневной голубизной. Она вдруг преобразилась: вылитый отец в минуту ярости, когда он, давая кому-то отповедь, не выбирал слов. Но ее гнев не вызвал никакой ответной реакции у собеседника, и после холодной паузы она опустила глаза и снова стала выводить узоры на скатерти.

– Да, до тех пор, – только и сказала она.

Напряжение снял Марчелло, он принес херес и хотел принять заказ. Эмма выбрала дюжину устриц и жареного цыпленка; более консервативный Роберт – мясной бульон и бифштекс. Затем, воспользовавшись паузой, тактично сменил тему:

– Расскажите мне о Париже. Какой он сейчас?

– Мокрый. Мокрый, холодный, солнечный – все сразу, можете себе такое представить?

– Представляю.

– Вы знаете Париж?

– Бываю там по делам. Был в прошлом месяце.