Начинка
Шрифт:
Некому было больше убеждать Киру в том, что это не её безумные желания. Не на кого свалить вину и ответственность. Защита от Фревина исчезла вместе с ним.
Кира судорожно вдыхала солёный воздух, смешанный с горелым запахом зефира и алкоголем с другого конца побережья. Повсюду, не считая костра той веселившейся и счастливой компании, было темно и холодно. Её отсутствие среди отмечавших прошедшую первую учебную
— Не могу.
«Что ты не можешь?»
Иногда получалось выдумывать ответные реплики, почти убеждая себя в его присутствии. Это давало ей сил и ложные надежды. С последним, суля по всему, расставаться не хотелось больше всего. Незнание, догадки и лёгкая боль в груди от возможного исполнения наивных мечтаний — это хоть немного отвлекало от времени. Но сегодня, к несчастью, даже это не помогало, как надо.
Она не могла саму себя выносить.
— Ты должна.
Кира падает на песок и закрывает лицо руками, но не из стремления скрыть слёзы — глаза её были сухи и раздражены от вечных игр со сном. Она твёрдо, чётко, будто боясь, что кто-то не правильно поймёт или услышит, приговаривает:
— Тебя нет. Ты не существуешь. Я слишком хотела, чтобы он явился, вот мой мозг и создал образ…
— Ты привязана ко мне.
Она не хочет на него смотреть, говорить с ним. Зачем, какой в этом смысл? Его нет. Его нет уже давно. Фревин перед ней — в одном колыхающемся тёмном балдахине по типу плаща, едва прекрывающем бледную грудь — не настоящий. Практически на ощупь приподнимаясь, бывшая рыжеволосая, но уже с отрастающими выше иссиня-чёрного знакомыми проблесками родного цвета, не убирала руки с лица, показывая своё упрямство и решительность. Верно ли только она применяли эти качества?
Она шагала неизменно вперёд, неуклюже и боязливо, временами наступая на камни и застрявшие на дне ракушки. Пришлось в итоге опустить руки, дабы удерживать равновесие, но смотреть в одну точку непроглядного чёрного горизонта. Вода остро колола своим холодом подобно сотни игл, какие втыкают на сеансах нетрадиционного массажа.
— Я не справляюсь. — Плеск пролива был особенно слышим в этой наступавшей ночи. И ещё осторожное преследование кого-то позади, ровно шаг в шаг.
— Ты хочешь это сделать лишь поэтому?
И тогда Кира решилась на отчаянный шаг: высказать так долго
— Нет. Забери меня, делай, что хочешь со мной. Прошу тебя. — Вода разволновалась от движения её тела, и лёгкие волны то достигали девушке до подбородка, то чуть опускались ниже к горлу. Говорить оказалось тяжелее, когда находишься практически полностью погружённой в проливе Ла-Манш. — Если же ты играл со мной и только, значит, тебе не стоит быть здесь, сниться мне, говорить со мной. Докажи, что твоя защита, твой поцелуй и тот случай на кухне, когда ты был полон желания — всего лишь моя больная голова.
Никто ей не отвечает, хотя она долго ждёт. А может, прошло около десяти секунд. Ведь время для неё давно текло иначе.
Кира резко спотыкается и целиком ныряет в воду, ахнув от неожиданности. Водоворот соли и влаги проникает в каждый сантиметр её всё такого же худощавого тела. Придётся помучиться от боли в грудной клетке, прежде чем удастся освободиться от статуса «живая».
Правая её рука оказывается парализованной. Не удаётся сделать ничего, кроме лёгкого шевеления пальцев. Или нет… Нет. Кто-то крепко сжимал её запястье в широкой ладони до такой степени, что перекрыл поток крови. Собственными, едва открывающимися от боли глазами девушка успевает увидеть, как Фревин не позволяет ей задохнуться, с силой тащит, тянет её обратно со дна, а его белоснежные волосы сливаются с его стальной радужкой под толщиной воды.
А потом она глядит на мир лишь одним оком. Всё так же темно, но уже без светящих над головой звёзд, а ещё тепло, не мокро. Напротив, у другого окна, стоял Фревин и улыбался.
— Ты обрекла нас обоих.
Они застряли в её теле, но Кира не испытывала разочарования. Вместе, старательно гребя к берегу, Чёрт и сумасшедшая не подавляли желание улыбнуться. Только на одном крае губ улыбка была ироничнее, говоря о собственном осознании слабости и добровольном проигрыше какой-то девчонке, чем на втором — по-детски счастливая, принадлежавшая ей.
Она обрела возможность наконец на равных быть с Фревином. По крайней мере, до смерти. И больше ничего её не волновало.
Потому что она была счастлива.