Национальность – одессит

Чернобровкин Александр Васильевич

— Я вон там буду стоять, — показал Павлин на противоположную сторону Колодезного переулка, не освещенную газовым фонарями, потому что рядом с театром все было занято каретами. — Скажите швейцару, он позовет.

Я отдал в гардероб, заплатив за эту услугу пять копеек, пальто и соболью шапку, купленную в Москве, после чего прогулялся по фойе, заполненному приличной публикой, разодетой и увешанной драгоценностями. В театр сейчас ходят в первую очередь себя показать и уж заодно спектакль посмотреть. Правда, попадались и молодые люди в старых студенческих шинелях. У них не хватило денег на отъезд к родителям на зимние каникулы, которые сейчас с двадцатого декабря по пятнадцатое

января, но нашлись на театральный билет. Хотя могу ошибаться. Когда подошел к кассе купить билет, которые при предварительной продаже стоят почему-то дороже процентов на десять, там два студента в потертых шинелях убеждали кассира, что помощник режиссера оставил им контрамарки за то, что они два дня назад поработали статистами на другом представлении. Тот отвечал, что закончились, надо было приходить раньше. Я догадался, что врут обе стороны. Видимо, так им интереснее жить. Как мне рассказали, каждый приличный одессит, а других не может быть в принципе, даже в центре Города, считает своим долгом посетить театр на халяву. Кстати, это слово уже в ходу. Так называют голенища, которые со старых сапог переносят на новые, сильно сэкономив.

Неторопливо прогуливаясь по фойе, я наткнулся взглядом на лицо девушки из гостиницы «Бристоль» и кивнул чисто на автомате, приученный здороваться со всеми знакомыми, соседями. Она была в черной низкой шапке с откинутой наверх вуалью, темно-сером глухом длинном платье с белым кружевным воротком и черных высоких ботинках со шнуровкой. На шее серебряная цепочка с небольшим янтарем в форме продольной половинки груши. Серое пальто с заячьим воротником было перекинуто через левую руку. Видимо, решила сэкономить на гардеробе. Узнала меня не сразу, а потом улыбнулась и изобразила что-то вроде легкого кивка. Я по инерции прошел дальше, решив завести с ней разговор на обратном пути, но тут в первый раз зазвонил колокольчик, приглашавший в зал тех, у кого места посередине ряда. Девушка последовала его призыву, но направилась на галерку, чтобы, наверное, встать в первом ряду. При ее среднем женском росте было важно не оказаться позади дылд. Я подождал второго звонка и еще немного и пошел на свое место в партере рядом с проходом, стоившее полтора рубля. Если что-нибудь пойдет не так или станет скучно до невмоготу, покину зал, не беспокоя соседей.

Я видел телеспектакль по этой оперетте, помнил сюжет и даже некоторые яркие фразы, но вживую оказалось интереснее. Может, потому, что соскучился по таким зрелищам, а может, потому, что актеры играли с душой. Они увлекли зрителей за собой в иллюзию, которая казалась реальнее жизни.

37

В антракте я пошел в буфет, в котором, к моему удивлению, не было давки. Наверное, цены отпугивали, которые здесь были на уровне шикарного ресторана, хотя подавали только холодные закуски и сладкое. Видел, как несколько зрителей жевали принесенное с собой, прогуливаясь по фойе. Я занял место за круглым столиком со скатертью в красно-зеленую клетку.

Ко мне мигом подлетел молодой официант с прилизанными, черными, короткими волосами и гусарскими усами:

— Чего изволите-с?

— Чай с лимоном и бисквит женуаз, — ответил я, не зная, подают ли здесь такой.

— Кофейный или лимонный? — задал он уточняющий вопрос.

— Принеси оба, — потребовал я, — чтобы в следующий раз знать, от какого отказаться.

— У нас все свежее, лучше не найдете нигде! — заверил он.

— Я передам твои слова шеф-повару из «Фанкони», — шутливо произнес я.

Это самое знаменитое в городе кафе-кондитерская, расположенное

на Екатерининской. Я бывал в нем пару раз, обратив внимание, что там неприлично много мужчин для заведений подобного рода. Смягчало их вину то, что занимались не столько кофе и сладостями, сколько заключением сделок.

— Только не ему! — шутливо взмолился официант.

Теперь можно не сомневаться, что принесет мне лучшее. В Одессе во все времена шутка — самая ценная купюра. За них мне в суровые советские времена продавцы давали товар из-под прилавка, не для всех, и даже контролер в трамвае, в котором я ехал «зайцем», отпустил без штрафа, потому что заспешил к телефонной будке, чтобы рассказать всей Одессе новую хохму. Хоть убей, не помню, что сказал тогда, но ржал весь вагон.

Погруженный в воспоминания, я не заметил девушку из ресторана «Бристоль», встряхнувшись только, когда услышал рядом ее мелодичный голос:

— Угостите даму чаем?

— Конечно. Присаживайтесь, — пригласил я, вставая, и показал два пальца официанту, который наблюдал за нами от барной стойки.

Он кивнул: дополнительный заказ принят.

— Не сразу вспомнила, где видела вас раньше, — призналась она, сев напротив меня.

— Ничего страшного, — сказал я, после чего представился и предложил перейти на «ты».

— Стефани, — сделав ударение на последнем слоге на французский манер, назвала она свое имя.

Наверное, зовут Стефания или даже Степанида, но тот сейчас не русский, кто не хочет, чтобы его считали французом.

— Ты не одесситка, — угадал я по говору и поинтересовался: — Учишься здесь?

— Из Кишинева. Закончила Институт благородных девиц, теперь учусь на Женских педагогических курсах, — рассказала она и добавила с горькой иронией: — Если доживу до их окончания, буду преподавать французский язык в женской гимназии.

Преподаватели гимназий, даже частных, считаются государственными служащими десятого ранга (коллежский секретарь) и получают, в зависимости от образования (с высшим — больше; женские курсы считаются средним специальным), в первые пять лет от семисот пятидесяти рублей в год при двенадцати уроках в неделю. За дополнительные часы доплата. Плюс после каждых пяти лет службы повышение оклада. Поработал пару часов в день — и получил раза в два больше, чем работяга, который пашет по десять-двенадцать. Есть шанс выслужиться, как папенька Ульянова, который Ленин, и получить потомственное дворянство. В общем, одна из самых престижных профессий в Российской империи.

Подошел официант с подносом, поставил перед нами по чашке чая, почти черного и ароматного, с желтым кружком лимона и тарелочке с парой пирожных. Посуда была фаянсовая, красиво разрисованная переплетающимися, золотыми линиями.

Пока он расставлял, я спросил даму на французском языке:

— Тебе еще долго учиться?

Радостно улыбнувшись, будто услышала голос старого знакомого, она ответила на довольно приличном, по русским меркам, французском:

— Я на втором курсе. Всего четыре, — и похвалила: — Ты говоришь так же хорошо, как наш преподаватель месье Шапеллон!

— В юности пять лет прожил в Марселе, — соврал я и предложил как бы в шутку: — Могу давать тебе уроки.

— Мне сейчас не до репетитора, сама зарабатываю этим, обучаю недорослей из богатых еврейских семей, — поделилась она и, глядя мне в глаза, произнесла многозначительно: — Я ищу ЛЮБУЮ подработку.

Я правильно понял ее и перешел на деловой тон:

— Готов продолжить наши отношения на коммерческой основе. Встречаться будем у меня, а тебе сниму комнату и буду давать на расходы тридцать рублей в месяц.