Над Арктикой и Антарктикой
Шрифт:
Золотые руки, а главное — работяги. База нашей экспедиции была организована на острове Рудольфа в архипелаге Земля Франца–Иосифа, на самом северном острове страны. Сегодня при желании к острову можно слетать и вернуться в один день.
А мы в 1937 году затратили на перелет туда двадцать шесть календарных суток. Непогода, ремонты. На острове Рудольфа полной неожиданностью стал… снег. Тот, что лежал на куполе ледника, на подготовленном аэродроме. Его снегом-то можно было назвать только условно. Прямо-таки кварцевый песок! Ничего подобного раньше видеть не приходилось. Жестокие морозы, неистовые ветры настолько изменили структуру снега, что самолеты, остановившись после короткого пробега, не могли сдвинуться с места. Все четыре мотора работают на полную мощность, а самолет недвижим. Возникла совершенно неожиданная проблема — как взлететь? Положение осложнялось тем, что для полета на полюс нужно было загрузить в машины ещё и дополнительные грузы. Начальника будущей дрейфующей станции Ивана Дмитриевича Папанина можно было понять: дрейф должен продолжаться около года, а рассчитывать на чью-либо
— Отцепляй! — командует летчик.
В хвостовом люкс, высунувшись из самолета, лежит бортмеханик, на каждой из лыж едет «доброволец».
— Отцепляй!
Задача «добровольцев» не совсем простая — быстренько отцепить заведённый за «кабан» трос, мгновенно скатиться с лыжи — и кубарем в сторону, дабы не попасть под хвостовой костыль самолета. А трактористы должны успеть «увернуться» от работающих винтов. Но самая трудная задача, конечно, у летчика: необходимо успеть набрать скорость ещё до конца ледника, который обрывается к морю двадцатиметровой стеной. Надо аккуратно оторвать машину, столь же аккуратно вывести на горизонтальный полет. При такой перегрузке дёргать машину совершенно противопоказано, иначе можно, как говорится, «крылышки сзади оставить»…
К 25 апреля все подготовительные работы были уже закончены, оставалось одно — ждать у полюса погоды. Но синоптик Борис Львович Дзердзеевский ежедневно произносил одну и ту же многозначительную фразу: «Лететь не рекомендую…» 5 мая погода на острове была отличная. Павел Головин на легком самолете Р-6 вылетел на разведку. Вначале все шло хорошо, на острове механики уже прогревали моторы. Но, достигнув восемьдесят восьмого градуса, Головин радировал: «Сплошная стена. Облаков». Пришлось нам зачехлять моторы. Эр–шестому не ставилась задача достигнуть полюса, да и горючего, по расчетам, на это не могло хватить. И вдруг уже с восемьдесят девятой параллели Головин сообщил, что продолжает полет. У нас на острове его сообщение вызвало немало волнений.
— Приказывать возвращаться уже поздно, — сказал Водопьянов. — Попробуй верни, когда до полюса полторы сотни километров.
— Да, почти невозможно, — согласился Шмидт и улыбнулся неожиданно, — я бы тоже вряд ли вернулся…
Считается, что Северного полюса впервые достигли на самолете американцы Ричард Бэрд и Флойд Бен–нетт в 1926 году. Однако в шестидесятых годах неожиданно появилась статья шведского метеоролога Лильеквиста. Бэрд я Беннетт, писал он, завысили скорость самолета, предполагая, что идут с попутным ветром. На самом деле метеообстановка во время их полета была совсем иная. Вывод Лильеквиста однозначен: американцы не долетели до полюса около ста шестидесяти километров. Ещё через несколько лет журналист Монтегю вытащил на свет сенсационное «признание Беннетта», якобы сделанное им незадолго до кончины: «Бэрд и я так и не достигли Северного полюса». Монтегю утверждает, что Бэрд и Беннетт, отказавшись от полета к полюсу в связи с поломкой одного из моторов, четырнадцать часов закладывали галсы в непосредственной близости от Шпицбергена и, стало быть, просто–напросто фальсифицировали свои записи. Конечно, пресса всегда охоча до сенсаций. Но в 1978 году в сентябрьском номере «Нэшнл джиогрэфик», официальном издании Географического общества США, появилась сводная карта маршрутов полюсных экспедиций. На этой карте самолет Бэрда поворачивает назад, не достигнув вершины планеты. Если так, то первым на полюсе был советский самолет Р-6. Летчик — Павел Головин, штурман — Анатолий Волков, радист — Николай Стромилов, бортмеханики — Николай Кекушев и Валентин Терентьев. Горючего на обратный путь у них все же хватило, что называется, впритык, моторы остановились уже на пробеге… Вечером 21 мая в Москве на сцене Реалистического театра шла премьера пьесы «Мечта пилота» драматурга М. В. Водопьянова. И как раз в этот день (такое вот совпадение) летчик М. В. Водопьянов посадил самолет у заветной точки пересечения меридианов. В Москве об этом ничего не знали, в газетах, вообще не сообщалось о полюсной экспедиции. Да. и мы, на острове Рудольфа, не знали о посадке. Бортрадист Серафим Иванов сообщил коротко: «Достигли полюса». Потом ещё сообщение: «Идем на посадку». После короткого перерыва Сима начал отстукивать очередную радиограмму. Номер, количество слов… И. все. Рация самолета замолчала. Что мы только не передумали тогда на Рудольфе! Ну ладно, сломался передатчик. Но ведь у Кренкеля своя радиостанция, почему он молчит? Шли томительные минуты ожидания. Потом часы.
Всё собрались в радиорубке, Москва непрерывно запрашивала, что мы намерены делать.
«В 11 часов 10 минут самолет СССР Н-170 под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Для страховки прошли ещё несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200. Пробив сплошную облачность, стали искать, льдину для посадки и устройства научной станции. В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой полярной станции. Льдина, на которой мы остановились, расположена примерно в 20 милях за полюсом, по ту сторону, и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре Полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции. Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень жалеем. Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания. Начальник экспедиции Шмидт».
Обратите внимание на строки, которые я специально подчеркнул. Удивительно человечным человеком был Отто Юльевич! И мою судьбу он, можно сказать, определил. Случилось тогда на Рудольфе — хуже не придумаешь. Мы жили внизу, на полярной станции, а наши машины стояли на куполе острова. Наверх обычно «взлетали» на лыжах. Ухватишься за стропы грузового парашюта, и ветер сам тащит. Ну а вниз своим ходом, по снежной трассе. Осторожненько–осторожненько. Я молод, самоуверен. Не задумываясь, прибиваю сапоги к лыжам (о слаломных ботинках мы, естественно, и не слыхивали) и — да здравствует скорость! — вниз сломя голову. Голова-то цела осталась, а вот правая нога в гипсе. Отчаяние, крушение всех надежд, жгучий стыд. Мне доверили дело государственной важности, а я… Простить себе не мог. Как мальчишка!.. Одного только хотелось — чтобы пытка эта закончилась, чтобы улетели все поскорей на полюс. А погоды, как вы знаете, все не было и не было…
В один из таких «черных» дней, когда созерцал я мрачно потолок из брёвен, открылась неожиданно дверь, и вошёл начальник экспедиции. Разделся, присел молча на краешек кровати. Не знаю, что уж он прочел в моих глазах. Только улыбнулся вдруг в бороду и говорит: «Ничего, Илюша, полетишь. Полетишь на полюс, я тебе обещаю». Какой душой, каким сердцем нужно обладать, чтобы принять такое решение?! Ведь даже я сам приговорил себя к отстранению от полета. И справедливо приговорил. А он… Тридцать лет мне тогда было. Теперь, с высоты своего жизненного опыта, я ещё лучше понимаю всю великую мудрость Шмидта. Сломать человека несложно, гораздо сложнее уберечь его, чтобы не сломался. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, не прими тогда Шмидт своего решения. Не знаю…
На полюс я полетел с костылем. Вёл машину с помощью Матвея Козлова. Его, опытнейшего летчика, ко мне вместо Я. Д. Мошковского вторым пилотом посадили. А я уж больше никогда не позволял себе никаких «штучек» в работе. Потому, наверное, и летал долго… Через четыре дня, в ночь на двадцать пятое мая, мы наконец получили «добро» с полюса. Есть погода! Взлетали один за другим, В. С. Молоков, А. Д. Алексеев… Трактористы стали вытягивать на старт паи! самолет, и в этот. момент лопнул трос. Почти час провозились с ремонтом, а к тому времени туман уже затянул южную часть Острова. Взлетели тяжело, с перегрузкой: вес машины — двадцать пять тонн, а по норме — двадцать одна тонна. Нас на борту было шестеро, не считая пса Весёлого: второй пилот Матвей Ильич Козлов, штурман Валентин Аккуратов, бортмеханик Демид Шекуров; кроме того, инженер Д. А. Тимофеев и парторг экспедиции А. А. Догмаров. Радиста не было, его обязанности исполнял Аккуратов. Вообще предполагалось, что мы тремя машинами вместе полетим. Но пока мы с лопнувшим тросом возились, Молоков и Алексеев нас не могли дожидаться. Ничего не поделаешь, пошли в одиночку. Когда подлетели к восемьдесят третьей широте, облачность резко оборвалась. Над нами сияло ясное голубое небо, а внизу расстилалось бесконечное пространство льда, залитого лучами солнца. В пять часов ноль–ноль минут Аккуратов докладывает: «Под нами Северный полюс!» Мы с Козловым, конечно, оба смотрим вниз.
Спрашиваю шутя:
— Матвей Ильич, земной оси не видишь? Нигде не торчит? С моей стороны не видно…
— С моей стороны тоже нет, — смеясь отвечает Матвей.
Советуюсь с Аккуратовым. Что делать-то будем? Искать лагерь Водопьянова? Или сядем, чтобы уточнить координаты? Валентин, вижу, мнется. Радиостанция, говорит, барахлит что-то, связи нет. Поищем, продолжает, минут двадцать, если не найдем — сядем. Но кругом лед и лед, никаких признаков пребывания человека. Наконец, решили садиться, не жечь зря горючее. Главным экспертом по льдинам выступал у нас Козлов; только у него был некоторый ледовый опыт. Много льдин просмотрели, но подходящей все не было. Наконец нашли.