Над Арктикой и Антарктикой
Шрифт:
До Крестов Колымских добрались без каких-либо приключений к исходу вторых суток. Здесь «переобулись» — сняли колеса и встали па лыжи. Тридцатого марта благополучно прибыли на мыс Шмидта, приледнившись на замёрзшую лагуну.
Аэродром мыса Шмидта был основной базой для прыжка на океанский лед. В районе семьдесят седьмой параллели мы должны были организовать дрейфующую станцию СП-4.
Наш самолет почти предельно загружен ещё в Москве, лыжи, спальные мешки, банки с НЗ (неприкосновенным запасом) и, конечно, палатка Шапошникова (КАПШ) — круглая палатка типа юрты, разработанная специально
Подсчитав взлётный вес, я обнаружил, что он намного превышает норму. Доложил об этом Виталию Ивановичу (честно говоря, хотел показать, какой я бдительный, как точно все учитываю).
Виталии Иванович посмотрел на меня с иронией;
— А ты не считай!
— Как не считать? — не понял я.
— А вот так! Во–первых, это тебе не рейсовый полет. Во–вторых, все, что взято, жизненно необходимо на льду. В–третьих, длина лагуны не ограничена для взлёта, а для посадки на лыжах у нас всегда лед под нами. Ну и в–четвертых, мы можем выкинуть все экспедиционное оборудование, если это потребуется, если один из моторов откажет… Понял теперь?
— Понял, — смущенно ответил я, чувствуя, что неудержимо краснею. — Учту на будущее.
— Так-то оно лучше, верю, — улыбнулся командир. — Закругляй с подготовкой, завтра на Врангель…
Казнил я себя тогда: ведь и сам мог подумать, нечего выслуживаться. Решил больше присматриваться, прислушиваться и наматывать на ус — в общем, стараться не быть больше объектом поучений На мысе Шмидта в наш экипаж подключились флагштурман полярной авиации Валентин Иванович Аккуратов и Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов. Сесть за штурвал самолета Водопьянову не разрешали врачи, он исполнял обязанности консультанта начальника экспедиции. Оба они — и Аккуратов, и Водопьянов были в 1937 году участниками высадки на полюс первой в истории дрейфующей станции, а Михаил Васильевич ещё до этого — участником челюскинской эпопеи. В общем, собрались профессора Арктической академии, а я — их единственный слушатель. Не хотелось мне, да и права не имел, быть у них плохим учеником…
Утро 2 апреля выдалось ясным, морозным, тихим. Зашли на вышку к диспетчеру, Масленников позвонил на «полярку» (полярную станцию), расположенную в трех километрах от аэропорта. Прогноз дежурного синоптика вполне удовлетворительный, летим
Хотя взлётно–посадочная полоса не указана, даже на перегруженном самолете оторвались быстро, не пробежав и пятисот метров. Давление выше нормы — семьсот семьдесят миллиметров, да и температура низкая — ниже двадцати градусов. Все это облегчило взлёт перегруженному самолету
До Врангеля каких-то двести километров, от силы полтора часа. Но уже через полчаса появляется облачность, нижняя кромка её постепенно опускается все ниже, и к острову мы подходим на высоте ею метров. Когда салимся высота облачности уже не превышает пятидесяти — семидесяти метров, видимость ухудшается.
—
— Конечно, Михаил Васильевич, — подтвердил Масленников. — Утро вечера мудренее, проснемся — посмотрим…
Проснулись от громкой команды «подъем!». Механиков, как всегда, уже нет, их разбудили раньше, уже часа полтора, как они греют моторы. От вчерашнего тумана не осталось и следа, до самого горизонта ни облачка.
Взлёт, курс на север. Высота шестьсот метров — оптимальная высота, с нее хорошо просматривается лед.
Включив автопилот, я слежу за курсом по гирополукомпасу и любуюсь пейзажем острова, десятибалльными всторошенными льдами Северного Ледовитого океана. Водопьянов, сидя за Виталием Ивановичем, о чем-то говорит с ним, поглядывая в окна. Прислушиваюсь к их разговору, их оценке ледовой обстановки.
Наша задача — подыскать льдину для высадки дрейфующей станции СП-4, причем как раз в том районе, где четыре года назад начинала свой дрейф станция СП-2. Полярники во главе с Михаилом Михайловичем Сомовым прожили на ней больше года, «проплыв» к северу около семисот километров…
— Вижу хорошую льдину, да и район почти расчетный, — прервал мои раздумья Масленников.
— Вы правы, — согласился штурман, — сейчас уточним. Николай, пока летчики будут прицеливаться, возьми-ка пеленг Шмидта — обратился он к радисту.
Сомнерова линия, полученная определением по солнцу, и пеленг легли на карте хорошо, место расчетное.
Виталий Иванович взял управление и с левым разворотом зашел на выбранную льдину, чтобы измерить длину ровного участка. Среди торосов льдина выделялась своей причудливой формой, почти точно повторяющей очертания Каспийского моря.
— Двадцать секунд, при нашей скорости — одна тысяча сто метров, — доложил штурман. — Здесь и Титлову на его Ил-12 места хватит.
— Отлично, теперь посмотрим толщину, — объявил командир.
Я подозрительно посмотрел на него, на Водопьянова, на Аккуратова. Не шутят ли они? Разве можно определить толщину льдины с воздуха?
Вопросы свои я отложил на потом, а пока продолжал внимательно следить за методикой определения пригодности «аэропорта».
— Да, льдинка не меньше метра, — произнес Водопьянов.
— Если не толще, — уточнил Виталий Иванович.
— А вон в том загибе, в районе города Гурьева, будет хорошая стоянка, — добавил Аккуратов. Ему, как видно, по душе пришлось сравнение льдины с Каспийским морем. В юношеские годы, по его рассказам, он переплыл Каспийское море на байдарке.
Под ярким солнцем хорошо просматривались по теням неровности на поверхности льдины. Разглядеть их в пасмурную погоду было бы невозможно. Мне стала понятной рекомендация воздержаться от выбора площадки в отсутствие солнца.
— Крючкову приготовить дымовую шашку, — командует тем временем Виталий Иванович.
Второй бортмеханик Иван Крючков, привязавшись страховочным фалом, открывает дверь, становится на колени и ждёт команду. Виталий Иванович заходит как можно ниже.
— Приготовиться! Крючков зажигает шашку.