Над горой играет свет
Шрифт:
Ребекка поднялась на крыльцо и вошла в дом. Папа за ней.
Виктория искоса глянула на Мику.
— Прежде чем войдешь, изволь как следует вытереть ноги. Обе подошвы, целиком, ты понял?
Потом она посмотрела на мои босые ступни, утопавшие в траве.
— А где же твои туфли, юная леди? Скажи-ка мне скорее.
Я махнула рукой в сторону машины.
— Немедленно их надень. Мы не варвары, мы не разгуливаем тут босиком. — Слово «немедленно» она проблеяла: «ниме-е-еленно».
— Отстаньте от моей сестры. — Мика посмотрел на нее зверем.
— А
Мика, подбоченившись, молча на нее смотрел, а я побежала к машине за шлепками.
Увидев их на мне, Виктория сморщила нос, как разъяренная кошка.
— Это напоминает мне обувь для бассейна. У тебя есть приличные туфли?
Ничего не ответив, я со всех ног помчалась на задний дворик.
Визит длился два часа. Нас с Микой раз сто наградили негодующими презрительными гримасами.
Когда наконец собрались уезжать, Ребекка крепко обняла своего отца.
— До свидания, папа, береги себя.
Поцеловав ее в щеку, он сказал:
— Приезжай к нам еще, моя девочка, и поскорее.
Потом Ребекка обняла Леону, которая стояла в сторонке, чинно выпрямив спину. На ней было желтое ситцевое платье и фартучек, волосы тщательно убраны под шапочку, а на ногах плотные чулки, в такую-то жару.
— Я очень по тебе скучаю, Леона.
— И я по тебе, лапуля. А детки славные, у тебя теперь совсем другие глаза, так и сияют, это им спасибо. — Улыбнувшись нам с Микой, Леона пошла в дом, ее обширный зад слегка колыхался в такт шагам.
Леона совершенно меня покорила, даже больше, чем персиковый коблер, которым она нас угостила. Она положила сверху двойную дозу мороженого, но этот нежнейший, запеченный в духовке десерт восхитил нас меньше, чем греющая душу доброта этой женщины. Я сразу размечталась: вот бы она жила с нами.
Ребекка обернулась к матери:
— Сегодня Леона просто превзошла самое себя. Тебе не кажется, что ей пора хорошенько отдохнуть? Заслужила, столько лет работает, весь дом на ней.
— Твое мнение меня не волнует.
— Это я знаю, мама. Я просто сказала. Леона уже старенькая, и у нее утомленный вид. — Ребекка заставила себя улыбнуться. Потом обняла свою мамашу, но та стояла неподвижно, будто каменный истукан. — Спасибо, что пригласила нас.
По-моему, эта старая ведьма объятия дочери восприняла как оскорбление. И совсем неожиданно соизволила разжать злобно стиснутые губы:
— Ребекка Джинна, неужели я растила тебя для такого мужа? Чтобы ты жила в подобном убожестве? С детьми, которые выглядят так, будто их нашли в канаве? Ты уверена, что знаешь всепро их родителей? Посмотри на них хорошенько. В данном случае уверенной ты можешь быть только в том, что скоро к тебе на порог явится и третий.
— Виктория, уймись. — Эрл стиснул ее плечо.
— Все, черта с два я сюда снова приеду, — прорычал папа.
Ребекка посмотрела на мать убийственным взглядом.
— Это моя семья, мама. Если присутствие моей
Она обернулась к отцу:
— Прости меня, папа. Мне очень жаль. Но Леона правильно все поняла: после появления Мики и Вирджинии Кейт моя жизнь стала светлее. Раз мама не в состоянии их принять, значит, она не принимает и меня.
Молча развернувшись, Виктория стала подниматься по ступенькам крыльца. Отец Ребекки смотрел то на дочь, то на жену. Потом обхватил голову ладонями.
Ребекка взяла нас с Микой за руки, бросив на ходу:
— Поехали, Фредерик.
Мы залезли в машину и отбыли. Ребекка плакала, а папа гладил ее по голове.
— Больше сюда никогда, — всхлипнула она.
И действительно ни разу больше там не были. Когда родился Бобби, к нам приезжал Эрл, но Виктория так и не удостоила.
На последних заполненных страницах альбома были карточки сокурсников Ребекки по колледжу и ее фото с папой. Они вдвоем на берегу Атлантического океана.
Ребекка провела пальцем по гребешкам волн.
— У нас был замечательный медовый месяц. Океан. Волны пахли соленым ветром. Я тогда жутко обгорела, но даже этого не замечала.
Я изучила фото. На Ребекке цветастый сарафан; волосы послушно лежат на плечах, не топорщатся; шляпу она держит в руке. На папе свободная рубашка, ветер отдувает полы, у него шляпа на голове, сдвинута на одну бровь. Оба хохочут, широко разинув рты. Папа крепко обнимает Ребекку за талию. И такой он на снимке счастливый, будто все его беды и сокровенные тайны океанский ветер унес прочь. Я таким давным-давно его не видела, а жаль, лучше бы папа всегда был счастлив…
Ребекка захлопнула альбом.
— Надо добавить сюда все наши последние снимки. Нет, лучше я заведу новый. Да. Новый альбом для новой семьи.
Я улыбнулась ей.
— Спасибо, что показала мне свои фотографии.
— Не стоит благодарности. — Она взяла альбом в руки. — Чувствую, мне надо отдохнуть. Слишком много приятных впечатлений.
По пути в свою комнату я думала, какая все-таки противная у Ребекки мать. Понятно, почему она так любила своих зверей. А кого еще ей было любить? Ну разве что отца, когда он осмелел и сказал Виктории, чтобы она заткнулась.
Однако больше всего лезло в голову, как Ребекка держит на руках мертвого братика. Не хотела я об этом думать, но думала.
ГЛАВА 24. Сама открой и посмотри, чучело
1969
В день своего двенадцатилетия я проснулась на рассвете, приятно было осознавать, что я первая, остальные наверняка еще спят. С наслаждением потянувшись, я вылезла из-под одеяла и глянула из окна на акацию. Розовые игольчатые цветки уже облетели, похожие на веера ажурные листья покачивались под утренним ветерком. Надев зеленые шорты и желтую футболку с зеленой каймой, я достала дневник и записала: