Над горой играет свет
Шрифт:
Мы с папой, качаясь в креслах, потягивали чай, по крайней мере, я точно пила чай, а он, возможно, не совсем. Но тогда я, кажется, решила, что мне все равно. Поставив стакан на пол, папа достал кошелек и вынул оттуда мамино фото, протянул мне. Вот оно что, тайком носил его с собой. Мама была сфотографирована в полный рост. Левая рука на бедре, правая за спиной, будто мама что-то прятала. Платье плотно ее облегало, видимо, был очень ветреный день, волосы рассыпались по плечам, некоторые прядки упали на лицо.
— И
Он потупился, как маленький мальчик, которого до ужина застукали у тарелки с печеньем.
— Да.
— Так-так, а как насчет фото Ребекки?
— Тоже есть, видишь?
Он распахнул кошелек и предъявил мне улыбавшуюся во весь рот Ребекку. Какая хорошенькая, подумала я. И такая искренняя, настоящая.
— Ты не должен держать в кошельке маму, — не могла успокоиться я, фото жгло меня, вызывало зуд негодования.
— Поэтому я и отдаю снимок тебе, теперь я свободен. — Он облегченно вздохнул, будто его действительно раньше что-то держало в плену.
Я спрятала фотографию в кармашек.
Еще раз глянув на Ребекку, папа улыбнулся и сложил кошелек.
— Наверное, считаешь меня глупцом, — сказал папа, пряча кошелек в карман.
Я не стала ему признаваться, что тоже никогда не могла устоять перед мамиными чарами.
— Я когда-нибудь снова увижу маму? — спросила я, переведя взгляд на наш могучий раскидистый дуб.
— Не знаю. Но самому мне хотелось бы.
Он потер ладонями колени.
— В конечном итоге все будет хорошо, как должно быть.
Он раскрыл томик с пьесами Шекспира. Я глянула на страницу — что-то про морские бури и про тонущих в пучине из-за кораблекрушения, про каких-то несчастных одиночек, про какого-то Калибана.
ГЛАВА 32. Он всегда терпеть не мог расставания
Мика закончил школу, в честь этого события мы отправились по реке в Новый Орлеан. Поднялся шторм, особенно страшно было у плотины. Но к тому времени, когда мы заехали в отель «Монтлеон», шторм утих. Во Французском квартале пили кофе с молоком, ели оладьи, креветки, «бедных парней» с креветками и сэндвичи «Муффалетта» с обжигающе острой начинкой. И еще фирменный новоорлеанский банановый фостер. Мы клали деньги в шляпы уличных музыкантов и в футляры для гитар, мы приплясывали под их музыку. А с какой удалью, с каким шиком танцевали уличные мальчишки! Я подозревала, что за широкими бесшабашными улыбками прячется печаль, а может, усталость. Но разве можно точно утверждать, что у другого человека в мыслях или на сердце?
Когда нас занесло к гадалкам (одна предсказывала по руке, вторая — по картам Таро), Мика ухмыльнулся, заявив, что он и так знает точно, что скоро наши кошельки вконец отощают. В «Доме Наполеона» мы с братьями пили маленьким глоточками ледяную кока-колу в высоких пивных стаканах, а папа с Ребеккой заказали «Пиммс кап», это такой легкий коктейль с травками, джином и ликером. Потом проехались на повозке с мулом, он потряхивал головой, украшенной султаном из перьев. Я смотрела
Эта поездка оказалась единственным нашим «семейным отпуском». Домой отправились усталые, но счастливые, мечтая поскорее добраться до родных, не гостиничных, кроватей.
Разбудил меня Мика.
Я приподнялась на локте:
— Салют. Что-то случилось?
— Салют. Ничего особенного. — Он похрустел суставами пальцев.
— Ну и как тебе ощущение, что ты больше не школьник?
— Пока даже не верится. — Он смотрел на меня, в темноте сверкнули зубы, это Мика улыбнулся. — Помнишь, я говорил тебе, что после школы сразу рвану в Нью-Йорк?
Я кивнула. Но вообще-то я была уверена, что никуда он не рванет. Что это просто мечты, вроде вечных моих фантазий.
— Ну и вот. Сегодня вечером уезжаю.
Я рывком села.
— Сегодня?
— Мы решили добираться автостопом.
— Автостопом?
— Да, мы подумали, так интереснее. — Он был весь взбудораженный, на лице целая палитра чувств, совсем как на его картинах.
— Но зачем? Ребекка обязательно купила бы тебе билет или одолжила бы свою машину.
Он нетерпеливо запыхтел:
— Не нужна мне машина, и билет не нужен. Это слишком скучно.
— А как же колледж?
Мика стал нетерпеливо прохаживаться вдоль кровати, его так и распирало.
— Я хочу стать художником. Кому нужны эти колледжи?
— Лично я после школы обязательно пойду в колледж. Как и положено. — Я с вызовом обхватила плечи руками. Мисс Паинька.
Мика притормозил у изголовья.
— Ты это ты. А я могу поступить в художественную школу или еще куда, в том же роде. В Нью-Йорке выбор точно больше, чем у нас тут, сестрятина-вредятина. И ты, как сможешь, беги отсюда.
— По-моему, здесь неплохо.
— Господи, вали не раздумывая.
— Ведь тут наша семья.
— Семьи иногда распадаются, пора бы тебе это уяснить.
— Наша, думаешь, распадется?
Царапнула по оконной раме моя акация.
Мика осторожно опустился на колени, луна слегка осветила его лицо.
— Да это я от балды брякнул. Послушай, я решил что решил, это мой выбор. А тебе я хочу сказать одно: не позволяй Луизиане засосать тебя навсегда.
— Я все время скучаю по своей горе.
Он состроил кислую гримасу.
— Прекрати. Придумай себе другую мечту, покруче.
Я пожала плечами.
— Хватит уже всего бояться. Смелее, иначе упустишь свой шанс.
Я снова положила голову на подушку. Мика пружинисто вскочил на ноги и потянулся.
— Пора, мне пора бежать, Ви.
Я лежала как колода, обессилев от подступающих слез.
— Я буду по тебе скучать.
— Да ладно тебе, я же буду писать.
— Почему все в жизни так переменчиво?
— А почему бы нет?