Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
Старый Тарас сердито толкнул жену локтем:
— Ошалела, дурёха! Ты што! Это же шутихи! — Рассерженный Тарас потащил жену подальше.
А Митьке не хотелось уходить. Он дёрнул отца за пояс:
— Бать, я останусь поглядеть. Вон девчата с нашей улицы с Яшкой и Мишкой там. Потом найду вас с маманей.
Отец ткнул его кулаком в бок. Митька умолк и послушно поплёлся вслед за родителями в винный ряд. У Митьки мелькнула догадка: «Ага, вот куда метит батя, видно, Нюрку сватать хочет!»
Из-за бочки выглянула жена Костюшки Ковалева —
— Анна ихняя тут с девками на релях [5] качается. Пойдем глянем на эту забаву.
Митька шёл и, чувствуя на себе любопытные взгляды девчат, не смел поднять глаза. А мать, не понимая его смущения, тараторила:
— А ну, сыночек, покажи мне, какая же из них Нюрка Ковалева? Говорят — красавица!
5
Рели — качели.
Митька с досадой прошипел:
— Сама ищи! Чего пристала?
На каруселях кто-то громко закричал:
— Нюрка! Нюрка Ковалева! Твой черёд!
На подножки бойко вспрыгнула девушка в голубом атласном платье. На плечах газовый шарф. Лира заиграла вальс, карусель закружилась, взметнулся лёгкий шарф.
Постепенно карусели замедляли ход, останавливаясь. Вместе с другими сошла с них и Нюра. Мать Митьки подошла и заглянула ей в лицо, ласково спросила:
— Ты чья будешь, девушка?
— Ковалева, Лексахи Ковалева внучка, — простодушно ответила Нюра.
— Лексаху-то знаю, как не знать, да и нас-то, Заводновых, добрые люди в округе тоже знают.
Мать Митьки откровенно разглядывала девушку.
Нюра, поняв, зачем Заводнова подошла к ней, взглянула на рябого Митьку и торопливо отошла. А тот красный как варёный рак в замешательстве мял полу бешмета.
Тарас поглаживал свою окладистую бороду. Он был доволен смотринами: лучшей невесты для его Митьки и не сыскать во всей станице.
— Ну, теперя, парень, вот, возьми грошей. Иди гуляй! А мы с матерью пойдём в гости.
Митька обрадовался, что наконец кончились его мучения, и бросился к цирку искать друзей.
Наступали сумерки. Гасли последние краски заката. На небо выкатилась большая красноватая луна. Люди расходились и разъезжались по домам. Расставшись с подругами, Нюра свернула в заросший акациями переулок.
Вдруг сбоку метнулась тень…
— Ай! — вскрикнула Нюра.
— Молчи. Это я, — прошептал Архип.
— Тоже придумал, — рассердилась Нюра. — Пусти…
— А ты не убежишь?
— Не убегу, — пообещала Нюра. Она уже пожалела о том, что была с ним резкой.
Хрустнула ветка.
— Ой, что это?
— Видно, кошка. Пойдем в сад, там пас никто не увидит.
Подождав немного, они
Нюра закинула ему па плечи слабеющие руки, прижалась к его груди…
На колокольне пробило двенадцать раз. Испуганные звоном, громко заплакали сычи. Где-то далеко–далеко устало пиликала гармошка. По кочковатой дороге продребезжала бричка с подгулявшими казаками. Над садом сверкали, переливаясь, Стожары.
Нюра шла домой по переулку, а Архип, легко перемахнув через каменный забор, не торопясь пошёл огородами.
Стукнула калитка, заворчали и успокоились собаки. Пугливой тенью метнулась Нюра к двери дома. И тут же услышала ворчливый голос матери:
— Поздно что-то ты стала приходить, Нюрка. Гляди, ума не прогуляй! Девичью честь потеряешь — весь род наш опозоришь и жизню свою разобьёшь.
Слушая укоры матери, Нюра поспешно сбросила платье. Не успела она юркнуть под одеяло, как заскрипели половицы, послышался глухой старческий кашель Деда. Он забубнил, точно бухая в барабан:
— Это Нюрка, што ли, пришла?
Поля не отвечала. А Нюра, крепко прижавшись к подушке, просила её не отзываться.
Дед дёрнул дверь:
— Слышь, оглохли, што-ли–ча? Я спрашиваю, Нюрка это пришла?
— Да што вы, батюшка, спать-то спокойно не даёте. Спа давно дома! Еще с вечера.
В это время по двору громко зашлёпал босыми нога–Ми Костюшка. Он спал на амбарном крыльце и, видно, решил выручить любимицу дочку:
— Это я, батюшка, запор на калитке проверял.
— Ты? Эх и дурак же ты, Костюшка, вот што я тебе скажу. Нюра в калитку с улицы, а Архип в другую — с огорода… Эх ты, дурак, ничего не видишь!
Дед с досадой грохнул дверью и скрылся в своей спальне. А Костюшка, почесав под рубахой живот, зашагал к себе, размышляя: «И што это бате не спится? И днём и ночью все примечают, ничего не пропустят!»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бывший опальный студент Кутасов решил до лучших времён остаться в Ново–Троицкой. Как он считал, надзор в станице осуществлялся не дошлыми полицейскими чинами, а не особенно искушёнными в политике людьми. С разрешения атамана отдела Кутасов по вечерам обучал грамоте казачат–допризывников и других желающих.
Для привлечения молодёжи Кутасов наладил в школе волшебный фонарь и по субботам, после занятий, показывал «туманные картины». Это были иллюстрации к «Тарасу Бульбе», к «Сказке про Иванушку–дурачка». Иногда учитель веселил учеников, показывал теневой театр. Один за другим скакали зайчики, за ними гнались собаки, мелькали смешные рожицы чёртиков. А то вдруг возникал на экране карикатурный портрет местного мироеда, звучали острые комментарии учителя. Задетые этим «персонажи» жаловались станичному атаману и участковому начальнику. А те сетовали на отдельского атамана, разрешившего крамольнику учить казачат.