Над океаном
Шрифт:
Но действительно — когда?
— Не знаю, — окончательно потух он. — Звонила из аэропорта — далеко отсюда, с Украины. Сказала — скоро вылетает. Но рейс, время?
— Это легко считать, — возразила женщина. — Два часа самолет — так?
— Посадка в Энске — значит, три.
— Так, хорошо. Потом — электричка. Так? Или такси.
— Да.
— Запас на разное время — еще час.
— Да.
— А вы?
— А я на полеты, — тяжко вздохнул Кучеров. — Никаких замен, отмен. Служба.
Она странно смотрела на
— Она все знает, — уныло сказал он. — Правда. Где, как. А я никак не могу. Я летчик...
— Я думаю так, что вам надо брать такси, потом брать цветы, возить цветы домой, а потом летать. Цветы должны встречать женщину, если не встречает мужчина. Нет?
— Ну, да!
— И у вас будет свадьба?
— Если б вы все знали... — Он махнул рукой. — Столько лет!
— Много лет? — недоверчиво улыбнулась она. — Так ждали?
— Почти пятнадцать.
— Как? Вы ждали пятнадцать лет? — теперь растерялась женщина. — Но вы молодой такой?
— Четырнадцать. Только что считал. А я... почему молодой? Почти тридцать.
Она мягко усмехнулась.
— Так сколько я должен за цветы?
Женщина помедлила, внимательно глядя Кучерову в глаза своими глубокими серыми глазами, и сказала:
— Сначала — такси. Потом — подарок. Это подарок вашей невесте. Вашей свадьбе. Потом вы приведете сюда, ко мне, эту счастливую женщину — она будет выбирать цветы. Всегда. А я буду смотреть. Очень редко можно видеть счастливую женщину.
Он опешил. Растерявшись, он не успел ничего придумать в ответ. Сзади скрипнули тормоза, и его окликнули. Он оглянулся. У тротуара, в двух метрах, стоял белый «жигуленок», за рулем которого сидел замполит полка подполковник Агеев; Агеев взмахнул приглашающе:
— Садись, Кучеров.
— Извините, я сейчас, — тихо сказал цветочнице Кучеров и подошел к машине.
Кроме Агеева в машине были на заднем сиденье две девушки: одна лет шестнадцати, другая старше года на четыре.
— Товарищ подполковник, я тут, видите ли, должен...
— Цветы должен выбрать? — не без ехидства спросила младшая. — На полеты? Теперь так принято?
— Да выбрал уже. Не на полеты, ясно. Я много беру. Но сейчас ищу такси. Их же надо домой завезти.
— Александр Анатольич, — укоризненно сказал Агеев, одетый тоже в рабочее платье, — ты все-таки мальчишка. Какие цветы? Ты куда собрался?
— Надо, товарищ подполковник, — с жалобными нотками сказал Кучеров. — Мне их во как надо! Я тут и договорился, да вот теперь...
— Папа, нет проблем, — сказала старшая. — Товарищ берет цветы. Мы берем товарища с его цветами. Вы и товарищ едете на службу. А мы завозим цветы товарища по указанному им адресу. Есть возражения?
— Как, Кучеров? — спросил подполковник. — Есть возражения?
Кучеров растерялся, уже который раз за эти удивительные пятнадцать минут. Да уж, день сюрпризов...
— А,
— Да нет, никаких проблем... Цветы — это, выходит, на завтра. Или на сегодня? Черт поймет — ой, извините... Насчет ревности — так я один. То есть уже не один. То есть завтра не один. Ну, в общем...
— М-да... — задумчиво произнесла младшая. — Сложно...
— Ясно, — спокойно сказал Агеев. — Чего-то ты того, Кучеров. Бестолковщина — не твой стиль. А мысль дельная — не твоя, Кучеров. Значит так. Бери свою траву и суй ее в багажник.
— Но, товарищ подполковник?..
— Кучеров, у нас времени нет. Ни грамма. Какие еще вопросы, капитан?
— Нет вопросов.
— Вот и умница. Действуй.
Кучеров вернулся к цветам.
— Значит, я должен вам...
— Вы должен быть счастливый, — сказала негромко женщина и, подняв корзину с цветами, подошла к машине.
— О нет! — сказала она Агееву, который уже открыл багажник. — Нет-нет! Нельзя. Они ведь дышат. Они живут.
Агеев скептически вздохнул и распахнул переднюю дверцу.
— Все будет хорошо, — сдержанно улыбнулась Кучерову женщина и аккуратно защелкнула дверцу. — Нет-нет. Я сказала — подарок. Нельзя давать для подарка деньги. И брать нельзя. Если подарок для счастья делать человеку — тоже будешь счастливый. Обязательно, даже немножко. — Она протянула ему узкую, но шершавую ладонь: — Поздравляю. Скажите своей женщине — я ей очень завидую.
Агеев вел машину уверенно-неторопливо; в салоне «жигуленка» странно запахло — то ли оранжереей, то ли загсом.
— Полынью пахнет, — сумрачно-иронично сказал Агеев и щелкнул клавишей радиоприемника. Салон заполнил неспешный, с мягким придыханием голос диктора:
— ...протест против гонки вооружений и угрозы ядерной катастрофы. Именно поэтому, отмечает газета, так важны и своевременны новые мирные инициативы Советского Союза. Переходим к сообщениям из союзных республик. Запорожье. Сталевары бригады Героя Социалистического Труда, депутата...
Агеев осторожно притормозил, пропуская пошедшую через узкую улочку женщину с двумя детьми, одинаковыми мальчишками-первоклашками в новехонькой школьной форме и плоских мягких серо-синих фуражечках с блестящими черными козырьками.
— С обновкой... — негромко сказал себе под нос Агеев. — Ленка, чего ты только не придумывала, чтоб в школу первого сентября не идти. Помнишь?
Ленка фыркнула — это оказалась младшая — и, покосившись на Кучерова, который старательно сидел боком — впереди с почетом ехали цветы, — отчего-то сердито сказала:
— Знали б эти бедолажки, что их там ждет.
— А что их там ждет?.
— Мало хорошего.
— Ох, Ленка...
— Десять лет каждый божий день вставать в семь утра — бр-р! Но это еще что... Па, ты видел, что такое класс, который?.. А-а, да что тебе говорить!