Над тёмной площадью

Уолпол Хью

Она взяла ладонями мое лицо, притянула к себе и долгим взглядом посмотрела мне в глаза. Так мы и сидели поглощенные друг другом, не слыша храпения Хенча, позабыв об Осмунде, не думая, что будет дальше.

Как все влюбленные, мы с ней стали вспоминать всевозможные мелкие эпизоды того далекого времени, когда мы только познакомились. Воспарив над площадью и всем, что было связано с этим местом, наши души словно перенеслись в мир дорогих нам воспоминаний, и перед нашим внутренним взором начали возникать картинки из прошлого: вылизанная ветрами, безлюдная деревенская улочка, и в конце ее — такое бывает только во сне — дышит и плещет своими водами, точно живое, море; аллея среди

деревьев, и по ней неспешно ползет запряженный лошадьми экипаж, направляясь к высоким каменным воротам, кто-то выходит из него, поднимается по лестнице и оглядывается назад; морской берег, покрытый мелкой галькой, мокрый и сверкающий на солнце сразу после отлива; немецкая овчарка, огромными прыжками пересекающая зеленую лужайку, чтобы догнать своего хозяина; роман, который читают, сидя в глубоком, мягком кресле, такой захватывающий, что трудно оторваться, но вот — дверь открывается, кто-то входит, и читать уже не хочется, книжка позабыта; слышится смех, возгласы, голова невольно поворачивается в ту сторону, рука уже приветливо машет… И постоянно, неизменно вокруг нас море, наползающее на извилистые берега, и лес, густой и загадочный; его листва шелестит под ветром, а во время шторма деревья гнутся и потрескивают… Мы как будто снова были там, ходили, разговаривали. И пока мы так сидели, прильнув друг к другу, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза, ужасное положение, в которое мы попали, казалось нам не имеющим никакого отношения к нашей жизни, — именно таким оно и кажется мне теперь, когда я оглядываюсь назад, на события тех дней. Этот отпущенный нам миг принадлежал только нам, и мы до конца прожили его, прочувствовав всем своим существом.

— Запомните, Хелен, — сказал я ей, — что бы сейчас ни случилось, запомните, что у нас были эти блаженные полчаса, и знайте, что во мне ничего не изменится, это останется со мной навсегда.

Она с улыбкой покачала головой:

— Нет, разве можно ручаться. Если завтра Джон поставит мне синяк под глазом, вам, наверное, и думать обо мне не захочется. Не надо говорить о будущем. И никаких клятв. Но вы правы, эти полчаса у нас были. И останутся с нами навсегда, никто не посмеет у нас их отнять.

Мы поцеловались. Мы были так счастливы, что все огни площади воссияли еще веселей, мой розовый томик «Дон-Кихота», встав на бок, пустился в пляс от радости, а вокруг нас летали ангелы, шурша крылами.

— А теперь за дело, — наконец сказала она, поднялась и подошла к туалетному столику.

Она стала смотреть на себя в зеркало, но вдруг, вскрикнув, повернулась к двери. Я тоже оглянулся. Мы оба вздрогнули, и было отчего. На пороге спальни стоял Осмунд. Его мягкая шляпа была надвинута на глаза, воротник пальто поднят. Он стоял прислонившись к дверному косяку, вид у него был до крайности усталый.

Хелен подошла к нему и положила руку ему на рукав:

— Ты его нашел?

— Нет, я никого не нашел.

Но он не смотрел на нее. Его глаза были устремлены на меня. Я ожидал, что в следующий момент он пойдет на меня, требуя объяснений, и тогда я, возможно, стану объектом его безудержной ярости. Очень может быть, он убьет меня, как убил Пенджли. Но когда он заговорил со мной, в его голосе звучала бесконечная доброта и дружеское расположение.

— Жаль, что вы вернулись, Дик, — произнес он. — Это благородно с вашей стороны, но в этом не было необходимости. А теперь вы должны уйти, и немедленно. Дело касается только меня, и я не желаю, чтобы вы были вовлечены в него.

Как я восхищался им в ту минуту, да, да, как я его любил, хотя совсем недавно, только что, целовал его жену и умолял ее бежать со мной. Более того, я совсем не чувствовал

своей вины перед ним. И если бы он действительно потребовал объяснений, как мне поначалу пришло в голову, я бы так и сказал ему и признался бы в том, что всегда любил ее и хотел, чтобы она ушла от него ко мне.

Тень Дон-Кихота не случайно витала надо мной в тот вечер, и настало время, когда она решительно заявила о себе, напомнив нам о нашей честности, о той особой чистоте отношений, которая всегда существовала между Осмундом, Хелен и мной.

— Нет, Джон, — сказал я, назвав его так впервые за наше долгое знакомство, — вы не можете исключить меня теперь. Я так же глубоко в нем завяз, как и вы, и рад этому. Я никуда отсюда не уйду.

— Нет, уйдете, Дик, — ответил он с улыбкой, — и возьмете с собой Хелен. Отправляйтесь ночным поездом на север страны, к шотландским озерам. И ждите там весточки от меня. Я один здесь все улажу.

— Джон, ты зря теряешь время, — спокойно сказала Хелен. — Дик никуда не поедет, и я тоже никуда не поеду. Снимай пальто. Я хочу есть, и надо разбудить Хенча. Если хочешь, можешь его услать в Шотландию.

И тут звякнул колокольчик входной двери. Его дребезжащий звук ворвался в тишину квартиры так неожиданно, что мы застыли на месте. Как раз в тот момент я заметил, что у меня в ушах больше не раздается храпение Хенча.

— Подождите, — сказал Осмунд.

Он вышел в прихожую и стоял там прислушиваясь. Напомню вам, что спальня имела две двери: одна — в прихожую, а другая, позади нас, в гостиную. Снова звякнул колокольчик. Осмунд открыл дверь. В то же мгновение я услышал, как скрипнула задняя дверь. Повернув голову, я увидел грузную, несуразную фигуру Хенча в измятой одежде, заполнившую собой весь дверной проем.

Из передней до меня долетел голос Осмунда:

— Что вам угодно?

И чей-то вежливый, приятный, в высшей степени дружелюбный голос спросил:

— Извините, это квартира мистера Осмунда?

— Да, я мистер Осмунд.

— Благодарю. Простите, что беспокою вас. Моя фамилия — Пенджли.

Глава 10

Викарий

Мы так и замерли на месте — Хелен и я в спальне, Хенч в дверях, Осмунд в передней. Никто из нас не смел шелохнуться.

Голос повторил:

— Моя фамилия Пенджли.

Мы слышали, как Осмунд спокойно сказал:

— Входите, пожалуйста.

Я наблюдал из спальни, кто появится на пороге. Это был толстенький коротышка (словно сошедший со страниц старомодного романа), с розовой мордашкой, до блеска отмытой водой с мылом. Его маленькие глазки ласково и дружелюбно глядели из-за очков в черепаховой оправе, которая прибавляла приятности его лицу. На макушке у него была лысина. Одет он был в темный костюм, слегка залосненный и тесноватый ему. Он расплывался в улыбке и миролюбиво сверкал очками. Образ дополняли толстая задница и симпатичное торчащее брюшко. Ну просто миляга, молодой Пиквик; а если ко всему этому да стоячий белый жесткий воротник — ни дать ни взять викарий из местной церкви. Голос вполне соответствовал его внешности — мягкий, вежливый, вкрадчиво-робкий.

— Пожалуйста, простите меня. Я на минутку. Я обещал моему брату сюда за ним зайти.

Я почувствовал, как Хелен коснулась моей руки.

— Ваш брат? — переспросил Осмунд. — Боюсь, я вас не очень понимаю.

— Вы ведь мистер Джон Осмунд, не так ли?

— Да, это мои имя и фамилия.

— Мне известно, что вы знаете моего брата.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Пенджли. Джозеф Пенджли.

— Ах, ну конечно! — Осмунд улыбнулся, как будто ему сразу стало все понятно. — Будьте любезны, проходите.