Над тёмной площадью
Шрифт:
— Мой брат, очевидно, уже не появится. Примите мои извинения за то, что побеспокоил вас.
— Никакого беспокойства, уверяю вас, — любезнейшим голосом произнес Осмунд, всем своим видом изображая готовность проводить гостя до двери. — Наверное, вашего брата задержали какие-то обстоятельства. Ничего, он зайдет ко мне в другой раз.
Но человечек не сдвинулся с места. Он сидел, оглядываясь по сторонам. Его глаза шарили по всей комнате. Остановились на свечах, шторах, на триптихе, на перемазанных краской стенах и наконец уперлись в секретер.
Поднявшись, он подошел к
— Ну что за прелестная вещица! Никогда не видел подобной красоты. Настоящая музейная редкость.
— Я приобрел его в Испании, — сказал Осмунд, приближаясь к нему. Его голос уже звучал иначе. В нем слышались раздражение, усталость и угроза.
Пенджли улыбнулся. Его лицо так и сияло от удовольствия.
— Я не знаток старинной мебели, но всякий увидевший эти крохотные, изящные накладки из слоновой кости не может ими не восхититься. Они прелестны. Прелестны. — Он стал ощупывать пальцами рыцарей, сражающихся со львом, павлина, аиста, тореадора, быка… — Да-да, прелестны. Просто прелестны.
Ему на глаза попался мой «Дон-Кихот». Взяв книгу в руки, он механически перелистал несколько страниц.
— Ну что же, пожалуй, мне пора идти.
И вдруг он оцепенел. Осторожно положив книгу на стол, повернулся к нам и, глядя на Осмунда, протянул нам что-то, что было у него в руке:
— Мистер Осмунд, простите меня. Но я не могу не указать вам на некую странность. Это ножичек моего брата.
До сего момента я этот ножичек не замечал. Он так и оставался лежать на углу стола с тех пор, как Пенджли (сколько же веков тому назад?) вынул его, чтобы отсечь кончик сигары.
Дешевенький черепаховый ножичек с двумя крохотными лезвиями.
— Да, это определенно ножичек моего брата, — спокойно проговорил Пенджли. Затем он посмотрел на Хелен. — Уверен, мэм, вы будете более откровенны. Я не хочу оспаривать слова вашего мужа. Возможно, у него были свои причины отвечать мне так, как он отвечал, но прошу вас, скажите: мой брат был здесь или не был?
Хелен не успела ответить. Вместо нее заговорил Осмунд:
— Да, ваш брат здесь был. Я отвечал вам так, потому что наш разговор с вашим братом касается только нас с ним и посторонние тут ни при чем. Им нет до этого дела.
Я видел, что его лицо свела гримаса отвращения. Итак, удел один — по воле случая и дальше тонуть в этой лжи, в безобразных отношениях с низкими, подлыми людьми! Поистине нет предела падению! — вот что было написано на его лице. Я уверен, что в тот миг им овладело желание, отбросив всякую осторожность, рассказать все, как было в действительности. Да, да, было очень похоже, что Осмунд возьмет и сейчас все выложит! Я знаю, у Хелен возникло то же опасение. Я прочел это в ее глазах, устремленных на меня. Всеми мыслями она была со мной, как и я с ней. В тот роковой час мы были близки друг другу, как никогда раньше, в прежний период нашей жизни.
Пенджли снова опустился на диван, точнее, на краешек дивана, будто давая понять, что даже и теперь, несмотря на сделанное им открытие, он не собирается тут надолго задерживаться.
Он с улыбкой обвел нас всех глазами.
— Пожалуйста, поймите меня правильно, — проговорил
Он лгал. Мне сразу было ясно, что никакого ножичка он брату не дарил. Нет, не стал бы человек его сорта дарить кому бы то ни было, будь то брату или кому другому, даже такую мелочь. И если он солгал раз, то и многое из того, о чем он распространялся, тоже могло оказаться ложью. Я явственно увидел, что суть даже не в том, что нам будет трудно от него отделаться, а в том, что, пожалуй, нам не отделаться от него никогда. Отныне мы с ним повязаны, и так будет продолжаться, пока это выгодно этому «викарию» со слащавым личиком. Осмунд, шагнув вперед, стоял перед человечком на диване, возвышаясь над ним, как великан над пигмеем.
— Мне это, наконец, надоело, — сказал он. — Надоело. Ваш брат, если он действительно ваш брат, приходил сюда и оставался здесь целый час или дольше. Вас не касается, о чем мы говорили. Я имею основание очень серьезно сомневаться в истинности ваших слов, но и то, что я вам говорил до сего времени, тоже неправда. Так вот знайте: ваш брат здесь был, но ушел. Я предлагаю вам сделать то же самое.
Осмунд был в ярости. Его голос дрожал от еле сдерживаемого гнева. Но человечек ответил ему кротко и ласково:
— Я на самом деле брат Пенджли, мистер Осмунд. Конечно, вы имеете право сердиться на меня. Но только отчего вам было не сказать мне правду с самого начала? Многие подумают, что вам есть что утаивать. Почему вы сразу не признались мне, что мой брат был у вас? Разве ему здесь могло что-нибудь угрожать? Хотя, признаться, это даже несколько смешно, что он забыл здесь свой ножичек. Он всегда так аккуратен в этом отношении, подчас даже излишне аккуратен. Но пожалуйста, вы уж извините меня… — Он поднялся и стоял почти вплотную к Осмунду. В этой паре было нечто комическое — голова толстячка не доходила Осмунду даже до подмышек. — Мой брат ничего обо мне не говорил?
— Нет, ничего.
— И ничего мне не передавал?
— Ничего.
— И вам нечего больше мне сказать?
— Нечего.
— Это ложь! — раздался из спальни визгливый, истерический крик, пронзительный, как вой деревянной дудочки. — Пенджли здесь убили… сегодня вечером… мы все его убили… в той комнате!
Это был Хенч.
Боже, как же мы могли о нем забыть, и притом все без исключения! Пока он спал, мне напоминал о нем его надсадный храп, но потом я привык к нему, и постепенно Хенч вместе с его храпом как-то уплыл из моего сознания, за исключением одного известного момента. И вдруг он объявился как ни в чем не бывало, словно восстал из мертвых по мановению мизинца меньшого брата Пенджли.