Над законом
Шрифт:
Илларион не стал его преследовать, поскольку задачу и без того можно было считать выполненной.
Его первый противник уже сидел, нянча поврежденную руку. На челюсти его расцветал зловещего вида кровоподтек, а на лице застыло хмурое выражение человека, проснувшегося после сильной попойки и тщетно пытающегося сообразить, где он находится и что с ним приключилось. Заметив Забродова, он завозился, пытаясь отползти в сторонку, из чего Илларион сделал вывод, что огнестрельного оружия у него при себе нет. Подойдя к поверженному
– Ушибся, дружок?
Не дождавшись ответа, он продолжал:
– Передай своему хозяину, что с такими шестерками, как ты, он очень быстро прогорит, а то и вовсе отбросит копыта. Передашь?
– На твоем месте я бы прямо сейчас повесился, – прохрипел амбал, продолжая баюкать сломанный палец.
– Так я же не мешаю. Или нужна помощь?
Илларион резко подался вперед, и его собеседник немедленно отполз, утюжа задом джинсов твердый суглинок спортплощадки.
– Вон там, а? – вкрадчиво предложил Илларион, указывая в сторону турников. Видя, как исказилось в смертельном ужасе губастое лицо, он громко расхохотался и, легко перемахнув через ограду, пошел прочь.
Деревенская улица была пуста, что было совершенно неудивительно. Ведь лето испокон веков считалось у крестьян самой горячей порой. Тем не менее, добравшись до дома бабы Веры, Илларион обнаружил, что заявил о себе громче, чем следовало.
Старуха поджидала его у калитки.
– Погулял? – с непонятной интонацией спросила она.
– Воздух у вас чудесный, Степановна, – примирительно улыбаясь, сказал Илларион.
– Воздух-то? Воздух как воздух, а вот люди всякие попадаются. Ты бы все-таки поаккуратнее… А то теперь…
Баба Вера безнадежно махнула рукой и, шаркая подошвами, направилась к крыльцу.
– Степановна, – окликнул ее Илларион, – а кто это у вас в школе живет?
– В школе-то?
Старуха обернулась, пожевала в раздумье губами, разглядывая Иллариона чуть ли не с жалостью.
– Ты бы от школы подальше держался, – посоветовала она. – В городе, что ли, девок мало?
– Да что это вы, Степановна, – развел руками Илларион. – Мне просто любопытно.
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – отрезала старуха и направилась к дому.
– Степановна, – снова позвал Илларион, – а, Степановна. Что же мне теперь, к Архипычу идти?
– В дом иди, – со вздохом сказала баба Вера, – в дом. Аника-воин…
Илларион последовал за ней в прохладный полумрак дома. В большой комнате баба Вера долго без нужды переставляла безделушки на комоде и накрытом вязаной кружевной салфеткой телевизоре, смахивала несуществующую пыль и наконец сказала, не глядя на постояльца:
– Ты человек новый, заезжий… Не след тебе в здешние дела путаться. Лучше поезжай-ка ты домой, целее будешь.
Илларион крякнул и прочно утвердился на скамье под окном, уперев локти в колени и положив подбородок в сложенные лодочкой ладони. Из
– Ну, Степа-а-ановна, – проныл он, – ну не надо меня пугать, все равно ведь не боюсь.
– Вижу, что не боишься, – невесело усмехнулась старуха, – потому и пугаю. Ладный ты мужик.
Жалко будет, если голову отшибут ни за что ни про что.
– Да я уж постараюсь, чтобы не отшибли, – пообещал Илларион. – Так кто в школе живет? Ну, Степановна…
Старуха тяжело вздохнула.
– Да кто ж в школе может жить, – пожала она плечами. Учителка там живет. Год, как по распределению приехала.
– А почему в школе? – удивился Илларион. – Почему не на квартире? Ведь молодая, ей же, наверное, помощь нужна?
– Помощь, – проворчала старуха, принимаясь безо всякой необходимости протирать висевшее над комодом почерневшее от времени зеркало, – помощь… Не ведаю я, что ей нужно, только не помощь. Не хотят ее у нас в деревне на квартиру брать.
– Что так? – спросил Илларион, хотя уже начал догадываться, в чем дело. Ответ читался по ставшей вдруг слишком прямой спине старухи так же легко, как если бы был написан там крупными буквами.
Впрочем, начав говорить, баба Вера, похоже, не собиралась останавливаться на полпути.
– Б.., она, – спокойно сказала старуха. Илларион легонько вздрогнул – при всей простоте местных нравов ему пока что как-то не доводилось слышать из уст бабы Веры подобных слов. Кроме того, эта характеристика как-то не вязалась с запомнившимся Иллариону обликом. Он привык к тому, что дамы легкого поведения выглядят несколько по-иному. – Подстилка, более культурно, – пояснила свою мысль баба Вера. – Кому такая жиличка нужна?
– Это что же – она со всеми, что ли? – поразился Илларион. – За деньги?..
– Со всеми, как же, – недобро хмыкнула баба Вера. – Были тут кобели, пробовали…
– И что? – с интересом спросил Илларион, хотя и без бабы Веры знал – что.
– Больше не пробуют, – ответила та. – Ездит к ней один.., оттуда, – она неопределенно махнула рукой с зажатой в ней тряпкой куда-то в сторону окна.
– Откуда?
– Да с Выселок, откуда же еще. Спонсор.
Илларион, не удержавшись, фыркнул – баба Вера во второй раз за десять минут употребляла словечко, в ее устах казавшееся совершенно невозможным.
– А Выселки – это где у таможенников коттеджи? – спросил он.
– Там, там.
– Так, может, у них это серьезно?" – спросил он, невольно подстраиваясь под манеру речи собеседницы – неторопливую, плавную, оставляющую время на то, чтобы все обдумать, припомнить и не упустить ни одной пикантной подробности. – Может, он жениться хочет?
– Жениться, – презрительно протянула баба Вера. – Так женатый он, соколик. Детишек двое.
– А жена как же? – продолжал допытываться Илларион.