Надейся только на себя
Шрифт:
Роман все же сделал несколько попыток, но быстро понял, что только обдерет себе колени и ладони до костей, но так ничего и не добьется.
Стены ямы были строго вертикальны. Если бы они имели хотя бы небольшой положительный уклон, было бы гораздо легче карабкаться наверх. Роман тщательно исследовал по кругу всю стену, но везде была строгая, не оставляющая никаких надежд вертикаль. Сами же стенки были твердыми, как бетон, и о том, чтобы выкопать в них какое-то подобие ступенек голыми руками, не могло быть и речи.
Роман все же попытался поскрести стену браслетом от часов. Куда там! Он лишь издавал противный скрежет, кое-как откалывая песчаную крошку, – и только. Скорее весь браслет изотрешь, но даже крошечного углубления не сделаешь.
Надев часы на руку, Роман присел отдохнуть. Часы лучше поберечь. Они еще понадобятся по своему прямому назначению. Если ему придется сидеть здесь долго – и, возможно, о-очень долго, – то для сохранения умственного и физического состояния в более-менее приличной форме лучше иметь возможность четко отслеживать течение времени.
А пока можно было подвести кое-какие – весьма, надо сказать, неутешительные – итоги.
Итак, он попался в руки тех, кто стоит за Хусаином. Скорее всего, они вычислили его еще в кофейне. Или немного позже, когда он преследовал Хусаина на автомобиле. Это было очень нетрудно сделать. Одна и та же машина за спиной быстро начинает мозолить глаза. Он, конечно, пытался держаться в отдалении, но все равно был замечен.
Далее Хусаин связался со своим людьми и сообщил им о наличии хвоста. И на «хвост», недолго думая, устроили засаду, в которую трудно было не попасться. Выбрали они местечко для этого весьма толково. После галереи Роман не мог не ринуться вперед, боясь потерять в темноте Хусаина. На этом его и сделали. Он, конечно же, ринулся – и наткнулся на электрошокер, после чего его, тепленького, поволокли в пыточную.
А там его принялись обрабатывать опытные живодеры. Много не говорили, задавали вопросы исключительно по существу, не позволяли вводить себя в заблуждение. Да, работали они умело, отметил Роман, с мгновенным содроганием вспомнив примененные к нему методы. Не спрашивали лишнего, тем самым давая ему возможность как-то лавировать в ответах, не делали больших промежутков между «подходами». Если на вопрос не следовал мало-мальски устраивающий их ответ, они без долгих слов повторяли пытку.
Однако хотели они или не хотели, но кое-что все же выдали. Когда они спрашивали про Хусаина, это было понятно. Раз он за ним следил, то наверняка знал и его имя. Но вот про Павлова они упомянули зря. Теперь Роман точно знал, что Павлов заодно с Хусаином. Иначе они бы так не старались выведать, что ему про него известно. А коль спрашивали, значит, имели опаску, что участие Павлова в поставках оружия повстанцам-суннитам раскрыто. Это сулило неприятности как самому Павлову, так и Мустафе Хурмизу. Причем неприятности могли иметь самые тяжелые последствия, ибо это грозило сорвать жизненно необходимые суннитам поставки оружия.
Но Роман ничего им не сказал, проявив стойкость, удивлявшую теперь, при воспоминаниях, его самого. Наверное, его пытали бы дольше, но он сбил их с толку своим поведением. Похоже, в конце концов они решили, что он рехнулся от боли и понес какой-то бред. Только этим можно объяснить то, что его усыпили и бросили в эту яму. Зачем вот только нужно было усыплять?
Наверное, это место, судя по особой тишине, находится где-то далеко за городом. Его вывезли сюда на машине, а чтобы по дороге он не доставил хлопот, сочли за лучшее вколоть ему дозу сильного снотворного. Кстати, если бы машину остановил патруль, его бы, спящего, легко выдали за напившегося до бесчувствия русского журналиста. Вот и удостоверение, кстати, при нем.
Роман сунул было руку во внутренний карман куртки, где лежало удостоверение, и тут же с разочарованием отдернул. На нем осталась только тенниска, но куртки не было и в помине.
А вместе с ней у него не было ни удостоверения, ни сигарет, ни денег, ни мобильного телефона. Все, гады, забрали. Обуви, кстати, тоже не было, и ноги ощутимо мерзли от настывшего за ночь песка. Ночи здесь уже установились довольно холодные, и Роман давно дрожал в своей тонкой тенниске.
Значит, они вывезли
А когда за ним придут – вот в чем вопрос. Часы показывали четверть седьмого. Было уже светло настолько, что Роман видел каждый камешек в стене. Пока никто к яме не подходил, чтобы убедиться, здесь ли узник и не окочурился ли он часом.
Сволочи. Знают, что никуда он не денется, вот и дрыхнут где-то неподалеку.
А что потом, когда проснутся? Вытащат наверх и продолжат пытать? Или будут морить голодом и жаждой, дожидаясь, пока он сам не заговорит?
Или, может, осенило Романа, решили взять за него выкуп, приняв за настоящего журналиста? Это очень вероятно, здесь, как и во всех мусульманских войнах, на подобных вещах делается очень хороший бизнес. Потому и убивать не стали, и ломать пытками до такой степени, чтобы он потерял человеческий облик. А зачем портить товар? Они применили к нему такую степень дознания, при которой язык развязывается у самого упертого шпиона. И поняли, что приняли его за кого-то другого. То есть он оказался тем, за кого с самого начала себя и выдавал, – русским журналистом. Будь это не так, он бы в этом признался. Пытавшие его виртуозы были слишком опытны, чтобы ошибиться. Но он стоял на своем, несмотря на то что находился на самой высокой ступени боли, поэтому дальнейшие истязания сочли нецелесообразными. Решено было оставить журналиста в живых и подержать в надежном месте. Пусть пока побудет под присмотром. Выкуп ли за него стребовать или просто изолировать, чтобы он не начал болтать лишнего, – это станет известно со временем. Убивать его побоялись, все-таки Россия – один из немногих реальных союзников Ирака, и она может крепко обидеться за смерть своего газетчика. Но устранить на какой-то срок, чтобы спокойно решить свои дела, это можно и нужно. Так что будь добр, посиди, раз уж попался.
А нечего шляться, где не нужно!
Выходит, не зря он терпел эту дикую боль. Они все-таки купились на его легенду. Отпустить, правда, все равно не отпустили, но мнение свое изменили. А это уже неплохо. Значит, надо запастись терпением и ждать. Возможно, шансы у него не столь уж плохи и через какое-то время он окажется на свободе…
«А есть ли мне смысл от этой свободы? – спохватился Роман. – Ожогов хоть и нет и боли не чувствуется, но как теперь будет с этим… с эрекцией, – чтоб они все, гады, сдохли. Ну, садюги, на святое покусились!»
Он встал на колени, расстегнул ремень и спустил штаны. Тщательно осмотрел своего дружка. С виду все в порядке. Вот тут и тут кожица немного красная, как бы натертая, но это мелочь, не страшно. Хуже, если что-то пострадало внутри. Штука ведь тонкая, где-нибудь что-нибудь нарушится – и тю-тю, твоя песенка спета. И зачем тогда нужны будут деньги, заработанные на бирже, если весь смысл жизни будет навсегда утрачен? Жить на нищенскую зарплату – это Роман мог себе представить, не так давно именно так он и жил. Не пить, не курить – это тоже еще куда ни шло, от этого, с трудом, правда, но можно отказаться. В казино не ходить? Да ради бога, сто лет нам это казино не нужно.
Но жить без ЭТОГО?!
Нет уж, не надо нам такой жизни. Лучше сразу пулю в висок – и не мучиться. Только вот с чего пулю-то? С пальца? Ха-ха, не смешно.
Впрочем, может, все не так и плохо.
Роман попробовал привести себя в боевую готовность напряжением мышц в области простаты.
Но печально повисший уд никак не отреагировал на его потуги.
Тогда он закрыл глаза и представил себе обнаженную Анжелину Джоли в самой откровенной позе.
Ну, и себя рядом с ней, готовым к любовной схватке.