Надеюсь, она не узнает
Шрифт:
А Хэнг… Чего из-за него нервничать? Кем бы он ни оказался, всё равно уже ничего не исправить. И если Хэнг — это Костя… то…
Ну, в любом случае для начала нужно будет выслушать его оправдания, если Вершинин вообще собирается оправдываться, а уж потом решать, убивать его или нет.
Я вздохнула и подняла глаза к небу, вглядываясь в светло-синий цвет, дарующий ощущение безмятежности. И бело-серые облака — густые, как кисель, — подсвеченные снизу уже начинающим потихоньку опускаться солнцем, из-за чего их края казались жёлтыми, — от них веяло равнодушной обречённостью.
Как
Значит… идём. Навстречу правде. Какой бы она ни была.
На первом этаже пятиэтажки располагался какой-то камерный театр. Назывался он «Сундук», и именно его адрес написал мне Хэнг во вчерашнем сообщении, как выяснилось. Вот только на входе в театр — на железной двери с заклёпками на манер настоящего сундука — красовался листочек с расписанием, где явно указывалось, что в понедельник в театре выходной.
Я поднялась по ступенькам крыльца к двери театра, достала мобильный телефон и ещё раз вгляделась в сообщение. Хэнг написал в нём код от домофона, что находился рядом с дверью, но звонить в него отчего-то было слегка неловко. Я на всякий случай ещё раз проверила адрес, дабы убедиться, что я не ошиблась и именно это пятиэтажное здание мне и нужно, а потом всё-таки набрала код. Домофон тут же начал звенеть, да так истошно — словно дикий кот в поисках самки, — что я едва не подпрыгнула. Не ожидая настолько резкого звука, я сделала шаг назад, чуть не свалившись с крыльца, но тут звон стих, сменившись гудком, напоминающим автомобильный, и я поняла, что дверь открылась.
Медлить я на этот раз не стала — сразу вошла внутрь, оказавшись в небольшом фойе. Оно было таким же, как и в других театрах, только поменьше. А в целом то же самое — слева небольшой гардероб и дверь с надписью «WC», справа диванчики и пуфы, афиши и, по-видимому, что-то вроде администрации или кассы — небольшая стойка, за которой сейчас никто не сидел. Прямо — по-видимому, вход в зал: двустворчатая деревянная дверь, а над ней надпись на металлической пластине: «O tempora, o mores!»
Я улыбнулась — забавно видеть такую надпись в театре, — а потом заметила, что мне навстречу из гардеробной выходит какой-то мужчина.
То, что это не Хэнг, я поняла сразу. Хотя вероятность, что Хэнг может оказаться и таким, определённо имелась, особенно если вспомнить мои первоначальные мысли о том, что незнакомец в интернете может оказаться не молодым парнем, а дедушкой или даже бабушкой. Вот и этот мужчина был… почти дедушкой. Седой, в очках и явно очень добродушный — ну просто старичок-лесовичок какой-то. Даже одет во всё зелёное — тёмно-зелёные штаны, футболка цвета хаки…
— Добрый вечер, — кивнул он, протягивая мне… Ого! Это же маскарадная маска! — Держите. Надевайте
Значит, Хэнг — или Костя? — действительно решил попытаться оставить нас анонимами?..
Я взяла маску в руки и прежде, чем надеть её, стала рассматривать.
Понятия не имею, из чего она была сделана — может, картон и ткань? Во всяком случае, не кружевная. Чёрная, с мелкими капельками — наверное, лак. И серебряным гелем с блёстками, которым были подчёркнуты отверстия для глаз. Маска закрывала половину лица, оставляя открытыми только подбородок и губы. Даже лоб и тот был закрыт.
По краям были прикреплены чёрные ленточки, которыми предполагалось удерживать маску на голове, завязав их сзади.
— А не свалится она?.. — пробормотала я невольно, и старичок-лесовичок жизнерадостно предложил помочь мне её завязать. Я тут же согласилась, понимая, что вряд ли у меня самой выйдет что-то путное — я ведь никогда не пробовала завязывать маскарадные маски на голове так, чтобы они не развязывались.
А вот старичок, представившийся Николаем Григорьевичем, явно имел опыт подобного действа. И завязал ленточки так, что я даже пошутила:
— Эдак я без вашей помощи их и развязать не смогу!
— Там, кроме меня, у тебя ещё помощничек будет, — хохотнул старичок, махнув рукой на вход в зрительный зал. — Иди уж, красавица.
«Красавица»... Отчего-то стало очень приятно.
И навстречу своей судьбе я шагнула с широкой улыбкой на лице.
85
Вера
В зале было очень темно. По крайней мере, там, где находятся кресла, — почти ничего не было видно, кроме дорожки, которая вела вниз, к единственному освещённому месту — сцене. Хотя… нет, кажется, дорожка тоже была освещена, просто тускло. Ведь я её всё-таки видела перед собой, причём казалось, что она серебрится, как… лунный луч.
Именно такая ассоциация у меня и возникла, как только я посмотрела на сцену, где ярким пятном светилась интересная декорация — самая настоящая полная луна, выглядевшая настолько натурально, будто бы её сняли прямиком с неба и повесили здесь, над театральными подмостками. Больше ничего на сцене, кажется, не было — только эта луна.
Я сделала несколько шагов вперёд, стремясь поскорее подойти поближе и понять, из чего сделана эта декорация, когда откуда-то сбоку — оттуда, где было темно, — на сцену шагнул человек.
Мужчина. Не настолько высокий, как, к примеру, Кир, а пониже. В чёрном худи с капюшоном — похожие часто носит Костя — и, кажется, в джинсах. И в маске, конечно, — парной с моей. Она тоже закрывала и лоб, и нос, и щёки, оставляя открытыми лишь подбородок и губы.
И волосы…
Когда-то давно Костя говорил мне, что при помощи освещения можно сделать чуть ли не что угодно, раскрасить мир в любые цвета — брюнета превратить в блондина, блондина в брюнета… И сейчас я вспомнила те его слова. Не знаю, каким образом, но волосы человека, что стоял на сцене в нескольких метрах от меня, не казались рыжими. Они казались тёмными. Или они были тёмными на самом деле?..