Надежда гардемарина
Шрифт:
– Еще два за дерзость! – Я понимал, что это грозило ему бочкой, и, помолчав, добавил: – Не буду регистрировать их до утра. Приступайте.
– Но я.
– Немедленно!
Они кинулись к двери.
– И никаких разговоров, пока выполняете упражнения! Одно слово – и штрафные очки удвоятся!
– Есть, мистер Сифорт! – Люк захлопнулся. Я сел на краешек кровати, обхватив дрожащими руками голову.
Их обожаемый герой ушел в прошлое. Теперь они возненавидят меня. Но выбора не было.
Времени до допроса оставалось мало.
Неудивительно, что
Иначе ДН-допрос мог стать орудием деспота или и того хуже – орудием пыток. Закон не разрешал выуживать из недр человеческого мозга преступления, которые могли бы быть совершены его обладателем.
Я посматривал на часы, совершенно не беспокоясь о оставшихся наедине Алекса и Сэнди. Они получили прямой приказ, который подтвердили, и не станут разговаривать, пока находятся в спортзале.
Я задремал.
С трудом поднялся в конце четвертого часа и побрел на второй уровень.
Когда я вошел, Алекс работал на брусьях, а Сэнди занимался бегом на месте. Майки их промокли насквозь, волосы слиплись. Сэнди тяжело дышал. Избавляться от штрафных очков нелегко – я знал это по собственному опыту.
– Оба вольно.
Алекс слез с брусьев. Сэнди замедлил бег и остановился.
– Встать к переборке. – С минуту я вышагивал из стороны в сторону, потом пристально посмотрел на них. – Хотите что-нибудь сказать?
– Нет, мистер Сифорт, – ответил Сэнди по-мальчишески, соответственно своему возрасту. Он был напуган.
– А вы?
Несмотря на физическую усталость, Алекс с трудом произнес:
– За что вы на нас напустились?
Мне захотелось кричать от отчаяния. И зачем только я вызвал Алекса на разговор?
– Мистер Уилски, выйдите, – Я последовал за Сэнди.
– Ты не должен опускаться до жалоб и нытья, – сказал я ему. – Теперь ты офицер, а не кадет. И если недоволен начальством, держи свои мысли при себе.
Он покраснел:
– Есть, мистер Сифорт.
– Обещай впредь поступать именно так.
– Слушаюсь, мистер Сифорт, виноват.
Я был груб с ними, но Сэнди изо всех сил старался мне угодить.
– Очень не хочется назначать вам штрафные баллы. Ладно, иди в душ. – Я коснулся его мокрого плеча. – Ты хороший парень.
Надеясь найти правильный тон, я вернулся в зал к Алексу.
– Идиот! – резко бросил я ему.
– Идиот?
Я наклонился к нему и прошептал:
– Я делаю все, чтобы спасти вам жизнь!
Он промолчал, но в глазах застыло удивление.
– Командир Мальстрем вправе расследовать гибель своих офицеров так, как считает нужным.
– Но по закону…
– Алекс! – Даже
– Это командир!
Я сказал все, что хотел. Приказ командира Мальстрема подвергать испытанию всех без разбора был прямым нарушением закона о даче свидетельских показаний. Когда мы приведем «Гибернию» домой, Адмиралтейство может списать его на берег или еще того хуже.
Но на борту корабля слово командира – закон. Мой долг – выполнять его приказы и докладывать о бунтарских настроениях. Вести себя иначе значило бы участвовать в мятеже.
Я молча смотрел на Алекса и ждал. Наконец по выражению его лица я понял, что до него дошло. В подтверждение этому он кивнул.
Я вздохнул с облегчением:
– С Сэнди теперь все в порядке, но если только он попытается рассуждать на эту тему, прижми его как следует. Не бойся.
– Понял.
– Можешь идти.
– Спасибо, – прошептал он. Я сделал вид, что не расслышал.
На следующий день начался ДН-допрос. Сначала вызвали гардемаринов, потом матросов. Когда я выходил из кабинета доктора Убуру, меня тошнило, кружилась голова. Я не знал, что наговорил под действием наркотиков, и, забравшись под одеяло, пытался справиться с тошнотой.
Утром действие наркотиков все еще ощущалось, хотя и слабее.
Тест не обнаружил виновных. Гардемарины прошли по самому низкому рейтингу. Больше всех пострадал от наркотиков Сэнди. Его все еще тошнило. На некоторых ДН действовал особенно сильно. В опубликованном отчете комиссии было сказано, что никаких признаков саботажа нет и что несчастный случай, возможно, был вызван неполадками клапана подачи топлива, что вовремя не было зарегистрировано вышедшим из строя сенсорным элементом.
Пока мы приходили в себя, корабль еще два дня провисел в космосе.
Командир Мальстрем без конца совещался с главным инженером, пилотом Хейнцем и доктором Убуру, не вернуться ли на «Околоземный порт». Во время моей очередной вахты он сначала держался скованно, но потом оттаял:
– Очень сожалею, Ники. И не могу не тревожиться. Даже не знаю, что делать.
– Понимаю, сэр.
– Я уже почти решился продолжить полет. Ведь саботажа не было, значит, риск невелик. А на Шахтере и на Надежде ждут наших грузов. Если мы повернем назад, следующий корабль попадет туда только через год.
– Да, сэр.
– Буду с тобой откровенным, Ники. У нас нет лейтенантов, а ты старший. Но повысить тебя сейчас не могу. Опыта маловато.
– Я знаю, сэр. А Вакс? – Горько было это говорить, но я не мог иначе. Я знал, что Вакс подготовлен гораздо лучше меня.
– Нет. Пока нет. Характер не тот. Я все же склоняюсь к твоей кандидатуре. К тому времени, когда мы прилетим на Надежду, ты научишься, обещаю тебе. Я помогу. А пока оба останетесь гардемаринами. Постараюсь, чтобы ты получил очередное повышение раньше других. – Случись такое, я оставался бы старшим по званию среди остальных на весь срок службы, если бы, разумеется, никто из них не стал командиром.