Надежда патриарха
Шрифт:
– Мистер Сифорт, вы…
– Господин Генеральный секретарь!
– Вы можете ходить?
– Вы разместили…
– Господин Генеральный секретарь!
Так было всегда. Я просто немного подождал. Когда шум начал стихать, я показал на второй ряд:
– Слушаю вас, мистер Серлз?
– Сэр, можете ли вы что-то сказать по поводу Лиги экологического действия?
– Террористы, именующие себя Лигой экологического действия, будут задержаны и допрошены. Я полагаю, они будут казнены. – Меньшего наказания законодательство для таких
Я указал на другого журналиста.
– Правительству известно, кто они такие? Генерал Доннер хотел, чтобы я сказал, будто нам все известно, но это была полная ерунда.
– Пока нет, – честно ответил я.
– Сэр, ходят слухи, что вы собираетесь объявить военное положение. Значит ли это…
– Мы не будем этого делать, – произнес я, точно бичом ударил.
– Мистер Валера вчера сказал, что Закон о военном положении уже обсуждался.
Мой заместитель на посту Генсека всегда действовал слишком поспешно. Я твердо заявил:
– Этот закон не будет принят. – По залу пробежала волна удивленных возгласов. Я публично поставил ему подножку. Он и вся партия придут в дикую ярость. И у них будут основания не одобрять моего переизбрания.
– Означает ли это, что среди супранационалистов возникли разногласия?
Я немного замялся:
– Нет, это означает, что я все еще Генеральный секретарь.
По рядам прокатилась волна одобрительного смеха. Вдруг мне удалось завоевать доверие зала, и характер вопросов изменился.
– Когда вы выйдете из госпиталя?
– Сегодня.
Я кивнул корреспонденту «Всего мира на экране».
– Сэр, когда вы возобновите работу в Ротонде?
– Когда потребуется провести совещание, которое нельзя отменить. Я предпочитаю работать дома.
– Господин Генеральный секретарь, вы будете когда-нибудь ходить?
Я постарался посмотреть на все голографокамеры разом:
– Не знаю.
Стоявший неподалеку Бранстэд содрогнулся. Нет, так не годится. Надо ему быть больше политиком. А пока он лучше всего помнит о том, что служил во Флоте.
Я неохотно повернулся к пожилому журналисту из «Всего мира на экране».
– Мистер Канло? – Ему тоже была дана возможность задать вопрос.
– Сэр, что вы можете сказать по поводу обвинений, будто вы несете ответственность за гибель ваших помощников?
Непонятно почему у меня перехватило дыхание. Потом я понял, что этим вопросом он хотел загнать меня в тупик.
– Ничего не слышал о подобных обвинениях. А вы?
– Да.
– От репортеров в баре?
В зале послышались нервные смешки. Но Канло не терял почвы под ногами:
– Вы ответите на вопрос, сэр?
– Уточните ваши обвинения. За что я несу ответственность?
– Бомба была заложена в Ротонде. Разве Генеральный секретарь не отвечает за комплекс зданий ООН?
– Я отвечаю за все Объединенные Нации. – Я сделал паузу, чтобы унять в себе возмущение. Господи, как я ненавижу пресс-конференции! –
Зал взорвался смехом. Неужели я стал на склоне лет политиком? Небеса это запрещают.
– Я очень тяжело воспринял гибель пресс-секретаря Карлотти и офицера безопасности Бэйлса, как и моего лучшего друга капитана Тамарова и сотрудника службы связи Ван дер Борта. Но я не считаю себя за это ответственным.
Или все-таки считаю? Не охоться «зеленые» за мной, Алекс был бы сейчас дома, с Мойрой и детьми. А Чарли служил бы на горячо желанном корабле. Я поспешно нашел другую поднятую руку:
– Мистер Гир?
Канло продолжал стоять:
– А что вы скажете по поводу призывов уйти в отставку?
– Я сделаю это, если люди потребуют.
Или патриархи. Меня под курткой прошиб пот. Я посмотрел в сторону, где за кулисами, невидимый из зала, Фити показывал журналистам кукиш. И тут же хладнокровие ко мне вернулось:
– Мистер Гир?
– Какие меры вы принимаете для поимки террористов?
– Мы анализируем их письма, просеиваем информацию, чтобы найти какие-то зацепки, проверяем, кто имел доступ в Ротонду, опрашиваем свидетелей. Мы ищем сотрудничества, – я едва удержался, чтобы не скривить губы, – с легальными экологическими группами, рассчитывая выявить среди них фанатиков, которые могли пойти на этот беспрецедентный акт.
Насколько можно было судить, все они были фанатиками, но я этого прессе не сказал. Пока не сказал.
– Господин Генеральный секретарь, делаете ли вы…
– Я не закончил. Я призываю всех граждан, где бы они ни находились, прийти нам на помощь. Напасть на Организацию Объединенных Наций, на правительство, действующее от имени Господа Бога, значит оскорбить самого Господа. – Мой голос задрожал. – Это больше, чем государственная измена. Для обозначения этого деяния нет слов. «Есть силы, которым отдает распоряжения сам Господь. И если против этих сил выступят какие-то люди, то они выступят против воли Господа. И будут прокляты Господом». Я прошу помощи у всех, кто располагает какой-то полезной информацией. Святым именем Господа Всемогущего, если вас заботит ваша бессмертная душа, я молю вас сказать свое слово, чтобы избежать адского огня.
В зале стояла гробовая тишина. Я развернул свое кресло и выкатился со сцены.
Фити встретил меня за кулисами, его глаза блестели. Не говоря ни слова, он наклонился и поцеловал меня в Щеку.
– Сынок, отвези меня домой.
– Подождите, сэр. Еще несколько минут. – Марк Тилниц выразительно поднял руку.
– А теперь в чем дело? – Мое кресло было у самых Дверей госпиталя.
– Здесь кругом много людей. Это небезопасно. Карен устраивает кордоны.
– Чего они хотят?
– Увидеть тебя, – ласково похлопал меня по плечу Фити.