Надежда Тальконы
Шрифт:
Аллант остановил машину на краю площади.
— Пойдем, здесь можно только пешком, — и протянул Надежде руку, приглашая следовать за собой.
И ей почему-то захотелось, чтоб её, как маленькую, провели по вечерней чужой площади, огибая многочисленные мелкие лужи, разлитые по тщательно выровненной брусчатке. И она послушно подала руку, ощутив, как горяча его сильная ладонь.
— Этому храму больше семисот лет. А он построен на месте ещё более древнего, разрушенного землетрясением. Божественному Небу поклонялись всегда, насколько история сохранила память о прошлом планеты. Этот храм считается главным на Тальконе, хотя в последние пятьдесят лет население столицы стало заметно
Крутые стены были выложены вертикально расположенными ромбами ярко-синей плитки, кое-где осыпавшейся. У самых ворот, открытых настежь даже вечером, широких внизу и сужающихся к верху до крутой арки, Надежда остановилась.
— Слушай, а может мне не стоит входить внутрь, ведь я чужачка.
— Не бойся, сюда можно входить всем. Вера не требует строгой принадлежности к определенной нации, приветствуя терпимость и доброжелательность. Так что, если у тебя нет ничего злого за душой, можешь не бояться.
Есть древнее предание, и оно гласит, что когда-то к дверям храма подошел воитель, захвативший этот город и жестоко казнивший оставшихся в живых его защитников. Двери захлопнулись перед ним, и он не смог войти в храм, как ни старался. Тогда он велел привести ребенка из числа пленных, и маленький мальчик свободно открыл дверь, с которой не могли справиться два десятка сильных воинов. Но вместо того, чтобы войти внутрь и укрыться, ребенок вернулся к матери. Воитель в ярости схватил малыша и задушил одной рукой. И тогда с чистого, без единого облачка неба, ударила молния, и от убийцы остался только расплавленный камень в месте, где он стоял. — Аллант показал влево от входа, — вот этот.
Картина была знакомая. Так плавят гранит взлетающие корабли. Но здесь диаметр пятна не превышал метра. И был обведен тремя кругами, нарисованными фиолетовой, синей и белой красками, начиная с центра. И в самой середине, вплавленная в гранит, косо торчала источенная ржавчиной рукоять меча.
Не чувствуя за собой греха убийства, Надежда смело взялась за фигурно-кованую ручку внутренней двери.
Храм был пуст и освещался несколькими десятками маленьких чашечек-светильников, горящих ярким голубоватым пламенем. На полу, в центре храма каменной мозаикой в сине-белых тонах была выложена огромная звезда с многочисленными волнистыми лучами и расходящимся от каждого лучика сложным геометрическим узором.
В самой глубине храма, на алтарном возвышении стояло изваяние женщины среднего возраста в полтора человеческих роста из бело-розового камня. Левую руку она молитвенно прижимала к груди, правую, обнаженную, простирала вперед и вверх, держа на ладони низкую чашу — увеличенную копию жертвенных светильничков. Голова изваяния со вскинутым подбородком и распущенными по спине волосами, свободно перевитыми лентой, и вся фигура передавали начало движения. Пышно спадающая одежда не открывала ног, но казалось, что женщина уже немного привстала на цыпочки и сейчас или шагнет или взлетит. Это ощущение подчеркивалось дрожащими огоньками жертвенных светильничков, наиболее многочисленных у ног статуи, и мерцанием на стенах золотистых искорок лазурита. Женщина была и в самом деле божественно красива.
Надежда засмотрелась и не заметила, как из-за колонн к ним подошел служитель. Голос его прозвучал так неожиданно, что девушка вздрогнула. Служитель был уже немолод и носил просторное, ниспадающее до пола синее одеяние, отороченное золотистой каймой.
— Что привело вас сюда, дети Неба?
Аллант
— Я пришел зажечь свой светильник и показать этой девушке Храм, Богиню Защитницу и рассказать о древнем пророчестве.
Служитель принес белую незажженную чашу с тонкой ленточкой голубой росписи по краю, и, держался рядом, наблюдая, при этом искоса поглядывая на Надежду, неодобрительно подумал:
— Что ей здесь нужно? Да такого еще не бывало, чтоб они заявлялись в наши храмы, в открытую афишируя свою принадлежность!
Аллант подошел к нижней из трех ступенек, ведущих к площадке перед изваянием, встал на колени, зажег от соседней чаши огонек и поставил среди других свой дар храму. Губы его беззвучно шевелились.
— А Вы не желаете выразить свою признательность Защитнице? — на приличном интерлекте, с каким-то вызовом спросил служитель у Надежды.
Она пожала плечами:
— Не знаю. Я первый раз в храме. Если у вас так принято… — И тоже подала деньги, наугад вытянув купюру из грудного кармана.
Устанавливая свой светильничек, она заметила, что у ног статуи лежит каменная плита с непонятным текстом, треснувшая почти по диагонали.
— Что здесь написано? — тихонечко спросила она у служителя. И увидела, как он сразу торжественно развернул грудь, став выше на несколько сантиметров.
— Это древнее пророчество. Оно написано на языке наших предков и ему около тысячи лет. — Тонкая сухая рука указующим жестом простерлась в сторону плиты, и голос зазвучал величественно: Пройдут века, и люди забудут истинную веру. И будут войны, болезни и беды под священным Небом. И закроется Небо, и только самые искренние молитвы будут достигать его высот. И придет срок. И пошлет Небо своего Посланца и знаком Неба пометит его. Но будут люди глухи и слепы, и только невинная кровь ребенка напомнит им о том, что час пробил. И неведомой силой зажжет Посланец чашу свою, и вновь вспыхнет свет в руке Защитницы, хотя и не коснутся её руки Посланца. И воцарится мир, и спокойствие и любовь на планете избранной Небом. Да будет так!
— И когда он настанет, этот час?
— А этого не знает никто. Но он настанет! Обязательно! И каждый служитель Храма на протяжении этих долгих веков надеялся, что именно он увидит этот благословенный миг…
Надежда с Аллантом постояли ещё немного и направились к выходу, сопровождаемые служителем. Но их остановил тонкий мелодичный звон. У дверей стоял, прочно расставив ноги, коренастый молодой мужчина, внимательно, с нескрываемым любопытством смотрящий на одиноких посетителей храма, а перед ним на полу, на самой дороге, скрестив ноги, сидела женщина преклонных лет. Её спутанные седые волосы висели клочьями, почти скрывая изуродованное давним ожогом безглазое лицо. В левой руке она держала подвешенные к палочке серебряный цилиндрик и шарик. Она исступленно трясла палочкой, и раздавался звон. Правая рука, иссохшая, с отвисающей изношенной кожей, шарила в воздухе.
— Не проходите! — проскрипела она — Во имя Защитницы и Неба!
Аллант удивился и почему-то обрадовался. Торопясь, достал денежную купюру и вложил её в руку женщины, быстро присев на корточки. Старуха цепко ухватила его запястье.
— Не спеши! Я не так часто могу видеть судьбу милосердных людей. Ты готов узнать, что тебя ждет?
Скрюченные пальцы с раздутыми суставами пробежали по лицу, голове, ощупали кисти рук. Потом женщина положила ладонь ему на лоб, а другой обхватила его правое запястье. Покачалась взад-вперед, произнесла вслух одно единственное слово: — Слушай! — и замолчала. Но Надежда ощутила некий импульс, а Аллант отчетливо услышал: