Надежда умирает последней!
Шрифт:
Конечно! Кто еще может сам себя прозвищем называть! Смородина. Потому что лицо вечно кислое. Тощая невзрачная блондинка в круглых очках с толстыми стеклами. Мне ее даже жалко иногда. Она все время всем пирожки своего приготовления предлагала. Все ржали и отказывались. А я взял как-то. Вкусный пирожок с яблоком был…
И тыщу хотел ей вернуть, но из головы вылетело.
— Точно! Смородина, — подытожил я.
— Петь! Мне Надежда Юрьевна ответила! — дрожащим голосом, прикрывая динамик ладонью, сказала мать. —
— Смородина, подожди сек, — сказал я в трубку и обратился к маман. — Надежда Юрьевна, это кто?
— Это парикмахер, — почему-то обиделась та. — Тебя в том месяце стригла, между прочим.
Я пожал плечами. Как будто я помнить должен как ту тетку звали.
— Петенька… — тихо позвал меня мой телефон.
— Да, Смородин, я тут.
— Что делать? Мне так страшно! А еще телевизор по всем каналам что-то странное показывает!
— Мелочь! Включи ящик! — тут же отреагировал я, а Смородине кинул. — Виси пока.
Телевизор стоял на кухне, скорее как бутафория, и включался крайне редко. Но работал.
Сеструха скорчила недовольную мину, но пульт достала и кнопку щелкнула. Синий экран. А посередине: «Внимание! Информация будет дана в 10–00 АМ по Гринвичу».
— Че, блин? — не понял я. — Мам, а у нас это когда будет, если 10–00 по Гринвичу до полудня?
— Час дня, — растерянно сообщила маман.
— Эй, Смородина! Ты тут еще?
— Да…
— Слыш, до тринадцати нуль-нуль ждем, че ящик покажет.
— А вдруг телефон потом работать не будет? Петь… — Смородина ненадолго замолчала, потом тихо-тихо спросила. — А можно мне к тебе прийти? Одной совсем плохо.
Я почесал затылок и оглядел присутствующих. Мамка договаривалась с парикмахершей, что та придет к ним. Сеструха пялилась в экран телека и пила через трубочку молоко. Сигизмундовна жрала десятый блин.
— А как ты доберешься? — решил я уточнить.
— Так у меня права есть. Машину папину возьму. Вон она, под окнами стоит.
— Записывай адрес, — фиг с ней, пусть едет. Может так быстрее разберутся все вместе, что к чему.
Еще через час в нашей квартире было уже семь человек. Кроме Смородины и парикмахерши, приперлась белобрысая девчонка, ровесница Светки. Сеструха тоже всех своих знакомых обзвонила. Даже скорчилась, когда ей ответили на другом конце.
— Птицына, — вздохнула она.
С Птицыной моя сеструха то дружила, то дралась. Сейчас у них, как раз, был период конфронтации, даже во дворе демонстративно друг от друга отворачивались. Так что мамка отняла у Светки трубку, долго успокаивала плачущую девчонку, а потом быстро сбегала за той в соседний дом.
Теперь к напряженной растерянности женщин-родственниц, пофигизму Сигизмундовны и моему нарастающему
Где еще хоть один мужик? Я с этими бабами с ума сойду!
— Мам, я типа не курю, но у меня уже голова кругом идет. Пойду, подымлю на балкон, — сообщил я, а та отреагировала даже слишком вяло, просто махнув на меня рукой.
Я вытащил сигареты и зажигалку с верха кухонной полки, где они уже пару месяцев пылились, и направился на воздух.
— Я с тобой! — прошамкала Сигизмундовна. — Тоже покурю, молодость вспомню!
Меня передернуло. Вот, кто угодно, но только не она!
— И я! И я с вами! — завопила сеструха.
Тут маман ожила, отклеилась от Птицыной и с ужасом поглядела на дочь.
— Чтоооо?! — с возмущением воскликнула она.
— Да не, — поморщилась Светка. — Я, просто, постою на балконе! Интересно же на улицу поглядеть!
— Мам, ну ты что! — рассердился я. — Мелкая скорее по губам получит, чем сигарету.
— Кошмар сплошной с вами! Идите уже!
Сигизмундовна почему-то расстроилась, когда Светка попрыгала к балкону.
Я вытащил сигарету из пачки, бабка протянула сухонькую руку, в которую я тоже вложил сигарету.
— Тихо-то как… — мечтательно протянула Сигизмундовна, мастерски выпуская колечко дыма, и опершись на перила балкона, посмотрела в даль.
И ведь права старая карга. Ни одного человека на улице. Не кричат дети на площадке, не бухтят бабки у подъезда, вспоминая советскую власть, не переругиваются алкаши у небольшого магазинчика. Лишь одинокая псина периодически лает где-то вдали.
Интересно, что происходит? Апокалипсис? Все люди вымерли? А куда трупы делись? Просто исчезли? Почему тогда вся их семья жива осталась? Может, самые перспективные… Ага! Сигизмундовна с ближущейся деменцией, парикмахерша, выучившая таблицу умножения лишь на два и три, мамка с больной спиной, две шмакодявки-задохлика, заучка-очкарик и я. Не то, что какой-то урод, но и никаких выдающихся способностей нет.
— Вы все козлыыыыы!!! — заорала, вдруг, Светка во всю силу легких так, что я аж сигарету выронил от испуга. Блин. Прямо на балкон ниже этажом. Хорошо хоть, там сплошной бетон, не загорится.
— Ты что, деточка? — Сигизмундовна тоже вздрогнула, и теперь у нее дергался правый глаз.
— Ой! Всегда так хотелось сделать! — восторженно сообщила сеструха. — Особенно когда пацаны в школе бесили. Раньше нельзя было, типа — неприлично. А сейчас все равно никого нет.
Старушка почесала подбородок с тремя волосинками бороды, а потом выкинула сигарету и, вцепившись пальцами в перила балкона, сиплым голосом заверещала «на всю Ивановскую»:
— Олухи! Дегенераты! Лентяи беcхребетные!